Лягушонок на асфальте (сборник)

верят, потому что они хранят обет безбрачия. «Духовное», «плотское»... Да я на

общем фоне, дядь Лень, святой дух. Ты интересуешься зависимостью яблони от

какого-нибудь паука, а мне любопытна зависимость тела и духа, их разобщение

и совместимость...

Над тем, о чем он говорил, Вячеслав задумывался лишь вскользь, но

старался изменить впечатление отца и Леонида и, чем больше вкручивал им

мозги, тем сильней страшился собственной безотчетности. Действительно, ни

на чем не фокусировались его чувства и раздумья с таким притягательным

постоянством, как на женщинах, и особенно на Тамаре. Грезы о Тамаре,

неотступные, сладострастные, как мнилось Вячеславу, испепеляли его: в них он

свивался с Тамарой, летел где-то среди голубой невесомости, овеваемый жаром.

И не нужно было ничего, кроме грез, а теперь не нужно никого, кроме Тамары.

Она, и только она! К отцу, матери, брату, сестрам он привязан, а без Тамары

немыслимо существование. Возвратись она к мужу - он не станет жить.

К Вячеславу, бродившему по комнате, присоединился Леонид.

- Че ты там кумекаешь? Небось у тебя на чердаке полное затмение надежд?

Не будет крушения мира. Сейчас Тамара действует на тебя, как магнитная

аномалия на компас. Не пытайся выбрать направление. Повращаются твои

чувства туда-сюда, и уравновесятся, и укажут, глядишь, не в сторону Эфиопии, а

за Полярный круг, в сторону какого-нибудь Канина Носа. И влюбишься ты в

эскимосочку или эвеночку, а то и в нерпочку. Утихомирит север холодом да

вечной мерзлотой твою молодецкую пылкость.

Вячеслав посмотрел на лицо Леонида, детски-лукавое от невинной хитрецы,

и улыбнулся, а мгновением позже чуть не заплакал.

8

Он пошел проводить Леонида.

Камаев шагал по залу, обдумывая разговор с Вячеславом. Вместо доводов,

высказанных в споре, придумывал новые, точные, разящие доказательства,

произносил их про себя. Потом спохватывался: сам с собой копья ломает. Через

минуту-другую вновь подправлял для пущей убедительности то, что говорил

сыну, и опять спохватывался, но успокоиться не мог и мысленно продолжал

убеждать и уламывать сына.

В квартиру позвонили. Устя открыла и закрыла дверь, Камаев прислушался.

То ли кто-то из ребятни поозорничал звонком, то ли Вячеслав вернулся и сделал

матери знак, чтобы она не обнаружила для отца, что он возвратился.

А, Вася явился. Его походка напоминает цокоток козленка: мелкие шажки,

наступает на углы каблуков. Над походкой жены Камаев подтрунивал, называл

ее «кувыль да шлеп»: она шаркала правой ногой, левой ступала с прихлопом.

- Чего глаза красные? В нырялки играл?

- Обязательно в нырялки. Никто уж не купается.

- Ревел, значит?

- Ревел.

- С кем дрался? С боальшим, наверно, себя? Ну-ка, с кем? Пойду сейчас

всыплю ему.

- С Тамарой ревел.

- Плакать нельзя - сердце спортишь. Тебе-то бы с чего плакать?

- Она заплакала, и я заплакал.

- Не заплачет же ни с того ни с сего?

- Любит ее Славик.

- Коли любит, никуда не денется, и незачем плакать. Я глянцу, вы с отцом

слишком суетесь в их дружбу. Отец размолвку устроил, ты хочешь помирить. Не

ешь ничего. Покушай-ка.

- Растолстею?

- Толстые здоровше. Вон у Выродовых мальчишки сатюки какие!

Устя не умела сказать слова вполголоса или нормальным тоном. Она

выросла в огромной семье. В городе долго жила в условиях шумливой барачной

скученности, к тому же была на редкость восприимчивая, потому и

разговаривала на крике, словно цыганки между собой. Вася усвоил ее

крикливость. Камаев слыхал полностью разговор Васи с матерью, не утерпел,

позвал сына.

Он снял с головы младшенького фуражку, стекленеющую черным

козырьком, ласково потрогал гнездышко волос надо лбом.

- Не ходи ты покамест к Заверзиным.

Вася отшатнулся, и отец увидел в зеркале шифоньера угрюмую фигурку с

костлявыми плечиками, вскинутыми протестом.

- Не желаешь слушать папку?

Из зеркала глянули налитые укором глаза. И такая была пронзительность в

них, что Камаев потупился. Вася воспользовался его замешательством,

выскользнул из зала.

Вася рос настырным, и в том, что он проявил непослушание, не было ничего

неожиданного. Но сегодня Камаева ошеломило бегство сына. Что происходит?

Ишь, курносый стручок! Готов лопнуть от непокорности.

Камаев приник лбом к стеклу. Оно успокоительно холодило. Внизу сквер.

Желтые ясени охвачены предвечерним оцепенением. На асфальте дорожки

начерченный мелом «класс». Из клетки в клетку перескакивает девчушка, пиная

шестеренку. В сквере кроме девчушки - старик и старуха. Приехали за

покупками из горной башкирской деревни, ходили по магазинам, теперь

примостились в тени у парапета отдохнуть. Старик высасывает сырые яйца,

потряхивая прозрачной бороденкой, старуха лижет мороженое, откусывает от

белой пузырчатой лепешки.

Оттого что увидел пустынный сквер, девчушку, кажущуюся неприкаянной,

старых людей в пропотелых архалуках, Камаев больней ощутил свою

оскорбленность.

9

Странный человек Леонид: может подолгу улыбаться и скрывать, что его

распотешило. Вот и сейчас чему-то улыбается, пришлепывая мясистыми

губами. Вячеслав трижды толкнул Леонида: чего, мол, ты? - а тот лишь охнет и

помалкивает.

В трамвае пахло туманом и сернистой гарью. Прибрежные воды отражали