Лягушонок на асфальте (сборник)

Приближение немощи. Тревога, как бы внезапно не умереть.

- Прости, мам.

- Чё ты - «прости»?

- Обещал спокойствие, а заставляю страдать.

- Виноватить не смею. Сам знаешь: мы с отцом убегом поженились. И моложе.

Терпления не хватает. Сами одно исделали, с тебя требуем другое... Напраслину легко

призвисти.

Леонид незаметно прокрался в комнату, включил люстру, проказливо прыгал перед

зажмурившимися Устей и Вячеславом.

Он сцапал Вячеслава за ногу, потащил с дивана, беззаботно приговаривая:

- Мы пахали, ибо ночью будем резать трактора...

25

Перевозчиков еще не был отчимом Тамары, когда Вячеслав увидел его впервые.

Вячеслав выходил из квартиры, чтобы спуститься к Тамаре, которая пригласила его по

телефону мигом примчаться - ей принесли на полчаса ролик с записями поп-музыки, и тут

на лестничной площадке раздалось клацанье.

Из лифта под звяканье подковок появился незнакомый человек. По звуку подковок -

их следовало привинтить потуже - легко было предположить, что он из небрежных, но

внешность и одежда вовсе не подтверждали этого. Прическа с боковым пробором, как

отлитая, щеки и подбородок гладкущие, наверняка они были бы глянцевы до

стеклянности, если бы после бритья он не припудрился. Костюм и расстегнутый плащ

совсем новенькие, ну только что со швейной фабрики, настолько пропитались

нафталином, что дурманили своим запахом. Устя, оберегая камаевские вещи от моли,

подвешивала в шкаф мешочки с нафталином, и вещи задыхались. Плащ и костюм

коренастого человека с подковками были з а д о х н у в ш и м и с я . Позже Вячеслав узнал

о том, что одежда Перевозчикова долго находилась в камере хранения Дома молодых

специалистов, а сам он лечился в туберкулезной больнице, где Светлана

Николаевна, м а т у ш к а Тамары, работала врачом.

В кулаке, поднятом на уровень плеча, человек держал фиолетовый с черными

«коготками» георгин. Локтем другой руки он прижимал к боку огромную коробку, судя по

ее форме и шелковой, крест-накрест, ленточке, с дорогими конфетами. Человек спросил

доктора Светлану Николаевну. Его появление могло помешать Вячеславу побыть наедине

с Тамарой, потому он, не отвечая, - мимо, мимо.

Притвориться неслышащим Вячеславу ничего не стоило. Маленьким мальчиком часто

сидел дома один: мать толклась в очередях за продуктами, отец работал, сестры учились в

школе, и, когда кто-нибудь возвращался и звал его, Вячеслав притихал, словно спит или

умер.

Домашние, обнаружив Вячеслава, шумно радовались. От того, что заставил их

волноваться, а также от того, что они щекотали и обцеловывали его, Вячеслав испытывал

такое счастье, словно ему удалось полетать по комнате.

Детское невинное лукавство - повод для игры и радости - стало привычным для

Вячеслава и постепенно преобразовалось в черту характера. Он так наловчился

отмалчиваться, что те, кто обращался к нему - учительница ли, отец ли, командир ли, -

думали: он плавает в мечтаниях.

Служа в армии, Вячеслав нет-нет и вспоминал скользящую встречу с Перевозчиковым

и подчас склонялся к тому, что в той в ы х о д к е у лифта как бы выразилось его

предчувствие горя, невиноватым виновником которого стал Перевозчиков.

Года за три до появления Перевозчикова в их подъезде от Светланы Николаевны ушел

муж, отец Тамары, Заверзин. Он был умен, красив и с таким непостижимым обожанием

относился к ней, что это вызывало недоумение родственников и знакомых. Саму ее,

женщину обыкновенную, однако сознававшую свою обыкновенность, даже пугало это

обожание, как психическая ненормальность. Другие женщины для Заверзина не

существовали, разве что на стройке, да и то как рабсила: крановщицы, обойщицы,

плиточницы...

А ушел Заверзин потому, что пил запоями. Он мог держаться месяц-два, и тут не было

человека заботливей, нежней, старательней. Но наступал день, когда он оказывался утром

возле круглого и плоского пивного павильона, зовущегося в питейном обиходе «Шайбой».

Обратно он являлся ночью. Чуть тепленький. Едва позвонив в квартиру,

сразу о т к л ю ч а л с я , и Светлана Николаевна, обнаруживая Заверзина под порогом,

торопливо волокла его в кабинет.

Алкогольный вираж Заверзина продолжался не меньше недели. Увещевать и

совестить было бесполезно. Светлана Николаевна выдавала ему на день бутылку

портвейна объемом 0,75 литра, и он, довольный, оставался дома. Иначе он, если бы его

закрыли в квартире, сорвал бы замки и сбежал в «Шайбу».

Пил он глоточками, лежа на тахте «при параде»: в праздничном костюме, в

нейлоновой сорочке с черным галстуком, в чешских мокасинах. Отнюдь не из-за того, что

страдал в это время бессонницей, он неутомимо читал: разряжал тоску по книгам.