Ляля, Наташа, Тома

– Ты знаешь что-нибудь? – спросила она.

– Да, – ответила Терри, – я знаю, почему он выбрал именно тебя.

– Почему?

– Потому что ты – его последняя надежда. Если он не спасется тобой, он уже ничем не спасется. Он будет держаться столько, сколько ты будешь с ним. А потом – все.

– Что – все? – спросила она.

– Все, – повторила Терри, зажмурившись. – И это не шуточки.

Свадьба – очень тихая – состоялась в доме его матери, старом викторианском доме с цветными стеклами. Она видела, что он не в своей тарелке, слишком часто усмехается, слишком много курит. Руки его дрожали так сильно, что ей хотелось прикрыть их салфеткой.

Вечером, проводив последнего гостя, он вдруг исчез. Она стояла у окна, глядя в черную беззвездную ночь. Мать его подошла сзади, погладила ее по плечу:

– Иди спать, он никуда не денется.

К утру он вернулся, в разорванной рубашке, еле одолев крутую лестницу на второй этаж. На лице его было уже знакомое ей выражение веселого бешенства.

Бежать бы тогда! Бежать сломя голову!

Узнав о ее беременности, он попытался держаться. Пару раз ее увозили в больницу с диагнозом «острый токсикоз», и он неизменно был рядом. Она привыкла к тому, что он рядом, начала успокаиваться.

Незадолго до родов он исчез и пропадал два дня. На третий вернулся – измученный, небритый – и стал перед ней на колени. Она положила одну руку на его голову, другую – на свой живот. В животе толкнулся ребенок.

– Давай попробуем, – прошептал он. – Не бросай меня.

Сын – черноволосый, черноглазый и слабенький – появился на свет без него. Он пришел на следующий день, когда ее уже выписывали. Обнял трясущимися руками.

Она, вспыхнув, поймала жалеющий взгляд медсестры, которая возилась с ребенком.

О, как страшно они жили! Сколько ночей было проговорено – напролет, без секунды сна. Во время особенно тяжелых запоев он не дотрагивался до нее и спал в другой комнате, но в периоды просветления тело ее было нужно ему как воздух.

Дни уходили, таяли ночи, но тьма их жизни никуда не девалась и нависала над ними, как грозовая туча. Пьяный, он возвращался домой под утро, падал на постель, и она плотно закрывала дверь его комнаты, чтобы сын не понял, что происходит.

– Пусти меня к ребенку, – бормотал он заплетающимся языком, – пусти, я хочу сказать ему спокойной ночи.

– Иди в душ, – брезгливо просила она.

– Если бы ты меня любила, – продолжал он, – я бы давно бросил. Я пью, потому что ты меня ненавидишь.

Сыну исполнилось пять лет. Втроем они украсили дом шарами и цветными лентами к приходу детей.

В разгаре веселья он исчез.

– Все, – сказала она себе, – больше я не могу.

Он вернулся на следующий день к вечеру.

– Завтра, – сказала она, войдя в кабинет, где он лежал, отвернувшись лицом к стене, – мы с Дэном улетаем в Лос-Анджелес.

– Зачем? – спросил он, не оборачиваясь. – Что вы забыли в Лос-Анджелесе?

– Я ухожу, – произнесла она, смутно чувствуя, что никуда не уйдет. – Я прошу тебя уладить все формальности. И позвонить мне. Мы остановимся у Джин.

Он молчал. Потом пробормотал:

– У тебя есть кто-нибудь?

– Кто? – удивилась она. – С чего ты взял?

Неожиданно он вскочил и схватил ее за горло.

– Никуда я тебя не отпущу! Никуда ты от меня не уйдешь! Слышишь!

Глаза его были полны ужаса. Она вырвалась и прижалась спиной к стене.

– Ты с ума сошел.

– Я сошел с ума! – закричал он, подняв над ней побелевшие кулаки. – Я сошел с ума! У меня всю жизнь вот здесь, – и застучал по своей седой голове, – у меня всю жизнь вот здесь дыры! Черные дыры, в которые все проваливается! Я хочу удержать, слышишь ты! Я держу, а все проваливается! И ничего, ничего! Ни-че-го!

Она, плача, выбежала из комнаты.

Через неделю он позвонил в Лос-Анджелес и сказал, что все формальности улажены.

– Можешь возвращаться спокойно, – добавил он. – Я больше не появлюсь.

Она похолодела и произнесла первое, что пришло в голову.

– Как? А Дэн? Ты что, не хочешь увидеть ребенка?

Он засмеялся и повесил трубку.

Она вылетела в Бостон первым самолетом. В доме были открыты все окна. Постель в его кабинете была разобрана, на полу – батарея пустых бутылок. Она внимательно оглядела письменный стол, надеясь найти записку. Ничего, пусто.

Сын побежал наверх, в детскую.

– Хочешь есть, мой золотой? – спросила она. – Проголодался?

Он отрицательно покачал головой, и она вздохнула с облегчением – можно не возиться. Прошла в спальню, легла на кровать и вдруг – словно внутри погасили лампу – крепко заснула.

Во сне она ясно почувствовала, как у нее шатается передний зуб. Дотронулась мизинцем, зуб сразу же выпал. Она подошла к телефону, чтобы позвонить врачу, но вдруг обнаружила, что не помнит нужного номера. Между тем зашатался еще один зуб – сбоку. Она вынула его и в отчаянии бросилась к зеркалу. На месте зеркала висела черная тряпка.

Тогда она поняла, что спит, и сделала над собой усилие, пытаясь проснуться. Ей показалось, что она раскрыла глаза, села на постели и увидела, как за окном гаснет весенний вечер. Надо быстро найти сына и накормить его. Она хотела крикнуть, чтобы сын спустился к ней в спальню, но тут же холодный пот прошиб ее: она не помнила, как зовут ребенка.