Лямур, тужур и абажур

Маша полетела к бабушке и застала ту – слабую, страшно похудевшую, с седым ежиком волос на трясущейся голове. Она долго плакала, стоя на коленях возле кровати, а бабушка гладила ее по голове и шептала, что все пройдет, а сейчас Маше нужно успокоиться, потому что бабушка хочет с ней серьезно поговорить.

– Ты уже взрослая, – сказала бабушка, – паспорт получила. Пора и тебе все узнать, сама потом будешь решать, кто – прав, а кто – нет.

Она рассказала, что Машины родители поженились молодыми и знакомы-то были недолго. Поэтому и не успел Володя как следует свою невесту узнать. А у нее характер такой, что ни замуж выходить, ни детей рожать ей вообще не следовало. Работа у нее ответственная, справляется отлично – вот и слава богу, работай себе да радуйся! А семью заводить не стоило, та ей только мешает… Она же не женщина, а калькулятор, отчет бухгалтерский с сухими цифрами. И еще упряма очень, характер твердокаменный. Ничьего мнения не слушает, на чужих ошибках не учится, себя очень высоко ставит, считает непогрешимой. И два цвета только признает – черный да белый, никаких полутонов. Дорогу – только прямую, никаких там тебе хитроумных поворотов да сглаживания острых углов. Может, при ее работе такой характер и хорош, а уж в семейной жизни… Ни один мужик такую жену долго не вынесет, разве уж совсем завалящий подкаблучник.

Машин отец не такой оказался, он поначалу-то веселый был, ласковый, песни пел, на гитаре играл. Да только как стали они ссориться – да ладно бы еще так, по мелочи, как говорят, милые бранятся – только тешатся. Так нет, у Анны характер тяжелый, уж если поссорится, то ни за что первая к мужу не подойдет. Будет молчать весь вечер, а молчание такое тяжелое, как будто утюг чугунный на темечко положили. Может два дня не разговаривать или редкие слова сквозь зубы цедит. Какой мужик такое одобрит? Вечно себя виноватым чувствовать, когда и грехов-то нету… Мужику ласка требуется, слово душевное, поцеловать да по головке погладить… Ну, а когда дома такого нету, то всегда найдется какая-нибудь, кто поглядит ласково да приголубит сердечно…

В этом месте бабушка закашлялась и долго сидела, откинувшись на подушки, держа Машу за руку, потом заговорила снова.

– В общем, ничего такого и не было с Володей. Ну, завел какую-то девчонку молоденькую, гулял с ней да в подъезде целовался – по тем временам места для встреч трудно найти было. Анне, ясное дело, быстро донесли, она и разбираться не стала: выставила чемодан на лестницу – духу твоего, сказала, чтоб не было, и дочку никогда больше не увидишь, сама проживу и помощи от тебя никогда в жизни не попрошу! Он – ко мне, вот тут на этом диване прямо головой о стенку бился, виноватил себя как мог, а я считаю – не права Анна была тогда. Тебе всего полтора года исполнилось, несправедливо это – ребенка отца лишать. Но Анна сказала – как отрезала. Один раз решила – и на всю жизнь, меня и слушать не стала. А папа твой погоревал, да и уехал в Сибирь деньги зарабатывать. Лет через пять вернулся, зашел ко мне, и решили мы с ним, что все подарки, что он тебе купит, вроде как от меня будут. И подкормлю тебя на его деньги, на мою-то пенсию не больно разъешься. Так и жили. У него другая жена тогда появилась, вроде бы ничего они жили, только детей не народилось, а он хотел. А потом что-то не заладилось у них с женой, и решила она ему напоследок гадость сделать. Володя-то все ей рассказал про то, что Анна с тобой ему видеться не разрешает, ну и про наш договор… Бабы ужас до чего хитрыми бывают, улестит, да все и выведает, когда он расслабится… Она и позвонила Анне, вроде бы по-хорошему, а на самом деле чтобы напакостить мужу перед разводом. Тоже та еще стерва, Володе на жен не везло.

Ну, а что потом было, ты и сама знаешь…

Бабушка задышала тяжело и часто, потирая левую сторону груди.

– Прости меня! – Маша сунулась лицом в старенькую простыню. – Прости! Я не должна была тебя бросать!

– Да что уж теперь… – бабушка слабо улыбнулась, – я ведь знаю, каково тебе с матерью, с ней лучше не спорить… Ты вот что… – слабой рукой она пошарила под подушкой и протянула Маше скомканную бумажку, – вот тут адрес отца твоего и телефон. Если захочешь, сама ему позвони. Ну не сейчас, так потом…

Маша не глядя сунула листок в карман джинсов. Бабушка внезапно побледнела до синевы и схватилась за горло.

– Плохо мне… – прохрипела она, – воздуха нету!

Перепуганная Маша кинулась к телефону. Приехавшая «Скорая» забрала бабушку в больницу, потому что за одинокой старушкой некому было ухаживать дома.

На следующий день Маша пошла в больницу. Для того чтобы у бабушки были сносные условия, требовалось много денег. Маша быстро истратила все, что у нее имелось, залезла в сервант – там лежали деньги, выдаваемые Дарье Ивановне на хозяйство, продала по дешевке плеер и «наладонник». Деньги улетали, как в трубу… Тогда Танька Соловьева согласилась взять за четверть цены новую кожаную куртку, которую мама привезла Маше из Италии.