Лямур, тужур и абажур

Второй двор был еще темнее и запущеннее, чем первый. Солнце, должно быть, не заглядывало сюда никогда. Впрочем, в такой мрачный промозглый день казалось, что солнце – это вообще досужая выдумка закоренелых оптимистов, что на самом деле существуют только сплошные тучи и падающая с них ледяная дрянь – то ли дождь со снегом, то ли снег с дождем…

Через двор брела старуха с помойным ведром в руках. Увидев машину, она испуганно шарахнулась и прижалась к стене.

Машина остановилась перед дверью, обитой ржавыми железными листами. Кавказец заглушил мотор. Человек со шрамом повернулся к Маше и с прежней холодной, властной интонацией проговорил:

– Приехали. Выходи. И чтобы без глупостей!

Он вышел первым, несколько раз гулко ударил кулаком в железную дверь.

Дверь с душераздирающим скрипом открылась, выглянул приземистый человек с плоским восточным лицом и узкими щелочками глаз. Человек со шрамом кивнул ему, повернулся к Маше:

– Я сказал – выходи!

Маша забилась в самый угол салона, вжалась в мягкое сиденье, как будто оно было ее последней надеждой. Тогда человек со шрамом без лишних слов наклонился, схватил ее за воротник и выволок из машины, как котенка.

Маша безмолвно сопротивлялась, размахивала руками, крутила головой. Ее взгляд случайно встретился с взглядом перепуганной старухи. Та что-то шептала – то ли молилась, то ли оправдывалась перед кем-то.

Маша прислушалась и разобрала этот шепот:

– Ничего не видела, ничего не знаю, я вообще не местная…

Машу подтащили к выщербленному крыльцу, втолкнули в дверь. За дверью оказались ведущие вниз неровные ступеньки, она споткнулась и полетела бы вниз, но сильные руки плосколицего человека подхватили ее, помогли устоять, помогли спуститься.

Она оказалась в огромном полутемном подвале. В разные стороны разбегались сводчатые коридоры, некоторые из них были закрыты массивными рассохшимися дверями. Казалось, что эти двери не открывали уже лет семьдесят.

– Куда ее, однако? – осведомился восточный человек неожиданно высоким голосом.

– В переговорную, Мамай! – ответил человек со шрамом. – Хотя подожди минутку, она может понадобиться…

Он вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер, дождался ответа.

Услышав чей-то голос, человек со шрамом холодно и равнодушно проговорил:

– Мы тебя предупреждали. Мы тебя уже три раза предупреждали. Ты нас не поняла или не захотела понять. Теперь твоя девчонка у нас, и только от тебя зависит, останется ли она живой.

Он послушал какой-то ответ и резко произнес:

– Кто мы – это уж ты сама догадайся, а чего мы от тебя хотим, ты прекрасно знаешь. Отдай нам то, что задолжала, – или твоя девчонка будет умирать долго и страшно…

Он снова что-то послушал, потом раздраженно сложил телефон, спрятал его.

Впервые Маша увидела, как с изуродованного шрамом лица сползла маска равнодушия. Лицо перекосилось от ненависти.

– Сука! – прошипел человек со шрамом. – Она делает вид, что не понимает, чего я хочу!

Он вспомнил о своей пленнице, повернулся и рявкнул на своего восточного помощника:

– А ты что стоишь? Я же сказал – в переговорную!

Плосколицый подхватил Машу под локоть и потащил по подвалу. Она послушно переставляла ноги, как кукла-марионетка. В голове ее было пусто, как в кошельке накануне зарплаты.

Восточный человек подтащил ее к одной из дверей, вставил в замочную скважину огромный ржавый ключ, повернул. Дверь открылась с тоскливым скрежетом.

Машу втолкнули внутрь.

На этот раз она оказалась в помещении с низким кирпичным сводом. В этом помещении царила почти полная темнота – единственным источником скудного света было крошечное окошко, расположенное под самым потолком.

В этом подвале пахло сыростью и плесенью. В углу валялась груда какого-то грязного тряпья, и Маше послышался доносящийся оттуда противный писк. К противоположной стене была прикручена ржавыми болтами тяжелая короткая цепь, на конце которой болталась какая-то железная загогулина. Приглядевшись к ней, Маша поняла, что это – железный ошейник…

Господи, какой кошмар! Казалось, она попала в какой-то средневековый пыточный застенок!

И это помещение человек со шрамом назвал «переговорной»? Однако, у него довольно оригинальное чувство юмора!

Плосколицый тюремщик подтолкнул Машу к груде тряпья и проговорил своим неестественно высоким голосом:

– Отдыхай, однако!

Дверь со скрипом отворилась и тут же захлопнулась за ним.

Маша осталась одна во мраке и холоде подземелья.

В первый момент она действительно хотела присесть на сваленные грудой мешки, но оттуда снова донесся тонкий писк, а потом ей померещилось какое-то движение, и она с омерзением отшатнулась от кучи грязных тряпок.

– Ты ее видишь? – шептал Каплер, которому в толпе трудно было следить за «объектом». Он даже пробовал время от времени подпрыгивать, но это ничего не давало: только он успевал вглядеться в толпу, как неумолимая сила притяжения возвращала его на землю.

– Вижу, вижу! – успокоил его долговязый Звонарев. – К остановке идет…

Толпа понемногу рассеялась, и теперь все трое видели Машу Галкину, которая торопливо шла по улице.