Лямур, тужур и абажур

Ей были безразличны угрозы Бульдозера насчет работы. В детский садик так в детский садик. Хоть уборщицей, хоть дворником – ей было теперь безразлично.

Она думала только о том, как спасти дочь, – и чем дольше думала, тем отчетливее понимала, что спасти ее может только чудо.

А весь ее жизненный опыт научил Анну Сергеевну, что чудес на свете не бывает.

Геннадий Серафимович Зоренко едва дождался конца занятий.

Как всегда, к нему потянулись влюбленные отличницы с бесконечными глупыми вопросами. Он их довольно грубо отшил и наконец остался один в аудитории.

Покосившись на дверь, он придвинул стол к стене, вскарабкался на него и запустил руку в пустоту антресоли.

Ему показалось, что сумка лежит глубже, чем должна. Впрочем, это не имело значения. Скорее всего, он просто ошибся.

Вытащив сумку, он прижал ее к груди и собрался уже спрыгнуть со стола, как вдруг от двери донесся противный шепелявый голос:

– Бог в помось…

Зоренко развернулся и раздраженно проговорил:

– Кто вы? Что вы здесь делаете?

Возле двери стояли два очень подозрительных типа. Оба они совершенно не походили на студентов или преподавателей Университета искусств.

Контингент университета делился по внешним признакам на две неравные группы. Меньшая часть студентов и некоторые преподаватели выглядели настоящими мажорами – отлично, с иголочки одетые в шмотки лучших европейских фирм дети богатых родителей. Большинство преподавателей и примерно половина студентов – те, кто не имел возможности покупать дорогие вещи, – одевались и вели себя как представители богемы. Или, выражаясь более современным языком, как представители творческой интеллигенции – носили какие-то разношенные свитера, драные джинсы и бесформенные куртки в застарелых пятнах масляной краски.

Были, конечно, и оригиналы, которые одевались и вели себя как самые обычные люди, но эти чудаки составляли явное меньшинство.

Так вот, те двое, которые стояли у двери аудитории и с интересом разглядывали Геннадия Серафимовича, не относились ни к одной, ни к другой, ни к третьей группе. На мажоров они никак не тянули ни по внешнему виду, ни по одежде и уж никак не были похожи на людей творческих профессий.

Один из них – вертлявый мужичонка небольшого роста, единственной отличительной чертой которого была полная и абсолютная неприметность. Казалось, разглядывай его хоть целый час – а встретишь через пять минут и все равно не узнаешь.

Второй, напротив, был довольно колоритный – широкоплечий, крепкий, с мрачной физиономией, выбритой наголо головой и оттопыренными ушами, отдаленно напоминающими крылья летучей мыши. Он стоял, ссутулившись и засунув руки в карманы короткого черного пальто.

– Немедленно покиньте помещение! – строго произнес Зоренко, окинув взглядом незнакомцев. – Иначе я буду вынужден вызвать охрану…

В следующий момент он осознал, что выглядит достаточно смешно, стоя на столе и прижимая к груди дамскую сумку. Если бы в этот момент Геннадия Серафимовича увидели безнадежно влюбленные в него студентки-отличницы, даже они, наверное, не узнали бы своего темноволосого кумира. В таком положении угрозы и строгий голос звучат совершенно неубедительно. И действительно – на странную парочку его слова явно не произвели впечатления.

– Шепелявый, он нас вроде пугает? – проговорил невзрачный мужичонка, повернувшись к своему спутнику. – Он что – совсем тупой или просто не догоняет?

– А это мы сяс узнаем! – отозвался второй и вытащил правую руку из кармана. В руке этой тут же образовался складной нож самого страшного вида.

Геннадий Серафимович побледнел и еще крепче прижал к себе сумку, как будто она могла защитить его от ножа.

– Слусай, ты, профессор хренов! – Шепелявый набычился и двинулся вперед. – Слезай со стола и давай нам сумку!

– Какую сумку? Почему сумку? Разве это ваша сумка? – забормотал Зоренко, переступая по столу и прикидывая, куда бы с него перескочить. По всему выходило, что некуда.

– Давай сумку! – рявкнул Шепелявый и взмахнул ножом.

– Так это ваша сумочка? – Геннадий Серафимович заметно побледнел. – Вы бы так сразу и сказали… Я разве против, если она ваша… возьмите, конечно…

– Давно бы так! – Шепелявый подхватил сумку, щелкнул застежкой и вдруг рявкнул: – Ну ты, козел! Ты сто мне подсунул? Ты за кого меня принимаес? За лоха, сто ли?

Геннадий Серафимович горным козликом соскочил со стола и заглянул в сумку через плечо Шепелявого.

В сумке не было никаких денег.

В ней лежала только дешевенькая косметичка и кое-какие неприхотливые женские мелочи.

– Ты, козел научный, где настояссяя сумка? – процедил Шепелявый, ухватив Геннадия Серафимовича за воротник.

– Я… я не знаю… – совершенно искренне ответил Зоренко. – Я ее вон туда положил… – и он глазами показал на антресоль.

Шепелявый только моргнул своему неприметному спутнику – и Шнурок тут же, как обезьяна, вскарабкался на антресоль и засунул туда руку. Пошуровав внутри, он разочарованно выглянул и сообщил:

– Нету ничего, Шепелявый…

– Подменили… – ахнул Зоренко и беспомощно поглядел на Шепелявого. Тот бросил на пол бесполезную дешевую сумку и выругался матом.