Лярва

Тихо и мрачно было в доме. В комнате горела под потолком тусклым светом всего одна лампочка; углы тонули во мраке. В мёртвой тишине можно было услышать только сопение ползающей на коленях Лярвы да ещё звук елозившей по полу тряпки, периодически отжимаемой и вновь смачиваемой.

Через некоторое время послышался ещё один звук: сначала стон, а затем всё набирающий силу крик ребёнка. Заглянув в спальню, Лярва увидела широко открытые и лихорадочно горевшие глаза девочки, которая подняла от подушки голову и громко кричала. Лицо и всё тело страдалицы были мокры от пота, она билась в постели, сотрясаемая ужасною болью, а окружавшие её и сбитые во влажные комья простыня и одеяло были тяжело и ало напитаны кровью.

Лярва решила представшую перед ней проблему в своём духе. Принеся бутылку водки, она подняла влажную, горячую голову дочери и долго, настойчиво вливала в неё водку, терпеливо пережидая моменты кашля и захлёбыванья ребёнка. Когда Сучка в полумёртвом состоянии откинулась на подушку, мать достала из старого шифоньера дополнительный ворох какого-то тряпья и ещё раз, поверх прежнего, намотала эти куски материи на горевшие от адской боли культи. Она старалась потуже обвязывать тряпки вокруг искромсанных конечностей, желая максимально остановить кровотечение и всё ещё веря, что от этих усилий её дочь выживет.

Затем она вышла из спальни, стараясь зачем-то ступать потише, вернулась к уборке комнаты и к утру её закончила. Вынося во двор последнее ведро с жуткой розово-пенной водой после мытья пола, она увидела огни подъезжавшей к дому знакомой машины.

Это были Волчара и Шалаш. Не заметив подходившую со стороны надворного туалета хозяйку с ведром, они торопливо прошли по двору, вбежали на крыльцо, и Волчара с наскока принялся тарабанить в дверь. Шалаш стоял позади, держа в руках небольшой чемоданчик стального цвета и пакет, в котором угадывалась какая-то снедь и выпивка для новогоднего стола.

— Привет дорогим гостям, — тихим, глухим голосом произнесла Лярва за их спинами, отчего оба вздрогнули.

— Принимай гостей, и с Новым годом! — ответствовал Волчара.

Он спустился с крыльца, подошёл к ней вплотную и, жарко дыша перегаром, выпучив осоловело-возбуждённые глаза и почему-то с робостью косясь на Шалаша, тихо спросил:

— Сделала, о чём говорили?

Не удостоив его ответом, она, глядя мимо обоих гостей на входную дверь, спокойно подошла к ней и вошла в сени, не пригласив никого следовать за собою. Волчара с шумом и грохотом, ударив плечом дверь, ввалился следом, схватил хозяйку за плечи и грубо повернул к себе лицом:

— Дура, я врача к тебе привёл! Веди к своей замарашке, пока не поздно!

Она вытаращила на него глаза, не понимая смысл сказанного.

В этот момент в комнату неспешно вошёл Шалаш, поставил на стол чемодан и пакет и хмуро осведомился:

— Ну и где у нас больная?

Нетерпеливо тряхнув головою в ответ на изумлённый взгляд Лярвы, Волчара наконец объяснил ей суть дела:

— Ну что уставилась? Да, Шалаш — врач. Правда, он не хирург и не травматолог, а по другой части. Но это не суть важно! Уж останавливать кровотечение они все умеют. Тем более что. — Он заглянул в спальню, где стонала и металась в бреду Сучка. — Тем более что у неё кровит, и сильно кровит! А ну-ка погляди, Гиппократ!

Посторонившись, Волчара пропустил Шалаша в спальню. Тот вошёл и сразу ощутил тяжёлый, удушливый запах в комнате — дух пота, крови и страданий. Действительно, девочка извивалась, стонала и вскрикивала, будучи обёрнута сбившимся в беспорядочный ком постельным бельём, которое всё было влажно от пота и красно от крови. Окна запотели, дышать в комнате было положительно нечем. Зрелище просто потрясало ужасом и необратимостью совершённого.

— Сейчас мы с тобой помоем руки и вернёмся в спальню! — быстро и энергично произнёс Шалаш, обращаясь к Волчаре. — Затем ты будешь подавать мне из чемодана то, на что я буду указывать. Мы всё сделаем вдвоём, дверь будет закрыта. А эта. — он метнул злобный взгляд под ноги Лярве, — выйдет отсюда вон и плотно закроет дверь!

* * *

Когда всё было кончено — уже к вечеру, — они втроём собрались в комнате и уселись за стол. Волчара, считавший себя спасителем и благодетелем, возбуждённо произносил какие-то тосты, шумел, предлагал пить за Новый год, за вовремя оказанную медицинскую помощь, за неисчислимые другие поводы — одним словом, был на кураже и хотел веселья. Двое других, однако, не разделяли его возбуждения. Лярва — по той причине, что всегда была бесстрастна и спокойна, как камень, и ничто не могло вывести её из такого мёртвоподобного состояния. Что касается Шалаша, то нетрудно было догадаться по его виду, что ком с трудом лезет ему в горло. Он не смотрел ни на кого, явно тяготился дальнейшим присутствием в этом доме и наконец уехал, пообещав бывать и помогать, чем сможет.

А Волчара остался на ночь у Лярвы — продолжать праздновать Новый год и успешно, как он считал, завершённое мероприятие. Они пили, ели и праздновали, в то время как за стеной крепким наркотическим сном спал ребёнок с отпиленными конечностями.

* * *