Читаем Либерализм как слово и символ. Борьба за либеральный бренд в США полностью

Чтобы ответить на этот вопрос, вероятно, следует предположить, что в США использование политического символа «либеральный» в целом соответствовало британской традиции. Сделав такое предположение, можно было бы объяснить, что британский либерализм с годами изменил свое значение, особенно после того как в 1911 г. Л. Т. Хобхаус дал определение нового либерализма[57]. Этот новый британский либерализм старался проложить средний путь между социализмом и классическим либерализмом. Новые британские либералы, выступавшие за социальное обеспечение, говорит Томас Нил, «в противовес социалистам настаивали, что богатство производится личной инициативой, а в противовес индивидуалистам – что стоимость объекта недвижимости полностью зависит от местного сообщества и что право владения даже личной собственностью бессмысленно без социального одобрения и поддержки»[58]. В 1908 г. Уинстон Черчилль, бывший тогда членом Либеральной партии, совершенно в духе этого нового либерализма утверждал, что он «хотел бы видеть, как государство возьмет на себя новые функции, выступит в новых сферах деятельности, в частности в естественных монополиях»[59]. Новые английские либералы все еще верили в свободу, но они также считали, что право на прожиточный минимум является столь же важной свободой, как право собственности и свобода личности[60]. К тому же они верили, что государство может принимать законы, гарантирующие первую свободу, не отрицая последней[61].

В этих обстоятельствах, чтобы убедить людей принять его определение либерализма как политики laissez faire, принадлежавшее XIX в., Герберт Гувер должен был ниспровергнуть мнение целого поколения. Таким образом, нет ничего неожиданного в том, что ему не удалось захватить этот выигрышный политический ярлык.

Однако этот ответ основан на весьма важных, но неверных допущениях, согласно которым США следовали британскому употреблению политического символа «либеральный»; к 1930-м годам огромное большинство американцев знало, что означает «либеральный»; и следовательно, Гувер и его консервативные современники пытались присвоить этот важный символ Нового курса. Кроме того, имеющиеся данные показывают, что до 1930-х годов в США слово «либеральный» не было важным политическим символом. Это не значит, что до Нового курса оно никогда не употреблялось; скорее до Нового курса оно не было важным символом. Но для огромного большинства американцев слово «либеральный» буквально появилось на свет в начальный период Нового курса.

До этого времени термин «либеральный» не был в Америке популярным политическим ярлыком. Это показывает анализ политических символов, использовавшихся в политической литературе начала XX в. Одной из таких книг, безусловно, является «Обетование американской жизни» («The Promise of American Life») Герберта Кроули. Впервые она была опубликована в ноябре 1909 г. и затем переиздавалась в июне 1910 и апреле 1911 г. Хотя в то время было продано не более 7500 экземпляров, Артур Шлезингер-мл. утверждает, что книга «оказала непосредственное колоссальное влияние на то, что историки назвали эпохой прогрессизма»[62]. Портрет Кроули как либерала дополняется тем фактом, что он был основателем журнала «Нью рипаблик». Тем не менее Сэмюэл Бир, проанализировав символы, использованные в «Обетовании», пришел к следующему выводу: «Автор использует термины “либеральный” или “либерализм” лишь эпизодически. Не чаще он использует и термин “консерватизм”, причем консерватизм он противопоставляет не либерализму, а радикализму. Термином, с которым он, как и его герой, Теодор Рузвельт, отождествлял себя и свои взгляды, был, конечно, “прогрессизм”»[63].

На фоне указанного выше нечастого употребления Кроули термина «либеральный» поворот демократа Ф. Рузвельта к использованию этого термина выглядит особенно резким. В предметном указателе к первому тому рузвельтовских публицистических статей, относящихся к 1928–1932 гг., термин «либерализм» отсутствует. Но всего несколькими годами позже мы обнаруживаем, что седьмой том, охватывающий статьи 1938 г., ФДР озаглавил «Продолжение борьбы за либерализм» («The Continuing Struggle for Liberalism»)[64]. В лексиконе ФДР произошел резкий сдвиг – сдвиг, который не просматривается в политической терминологии «Обетования» Кроули.

Бир замечает, что задолго до эпохи Кроули, еще в XVIII в., «родовые термины – вроде слова “демократический” – использовались в качестве дополнения к партийным ярлыкам и служили для обозначения важных точек зрения. Но термина “либеральный” среди них нет»[65]. Нельзя сказать, что слово «либеральный» не использовалось вообще никогда, скорее речь идет о том, что частота его использования была незначительной. Анализ частоты появления политических символов в популярных журналах[66] и газетах[67] также показывает, что участившееся использование либерального ярлыка совпадает с началом Нового курса.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1941. Забытые победы Красной Армии
1941. Забытые победы Красной Армии

1941-й навсегда врезался в народную память как самый черный год отечественной истории, год величайшей военной катастрофы, сокрушительных поражений и чудовищных потерь, поставивших страну на грань полного уничтожения. В массовом сознании осталась лишь одна победа 41-го – в битве под Москвой, где немцы, прежде якобы не знавшие неудач, впервые были остановлены и отброшены на запад. Однако будь эта победа первой и единственной – Красной Армии вряд ли удалось бы переломить ход войны.На самом деле летом и осенью 1941 года советские войска нанесли Вермахту ряд чувствительных ударов и серьезных поражений, которые теперь незаслуженно забыты, оставшись в тени грандиозной Московской битвы, но без которых не было бы ни победы под Москвой, ни Великой Победы.Контрнаступление под Ельней и успешная Елецкая операция, окружение немецкой группировки под Сольцами и налеты советской авиации на Берлин, эффективные удары по вражеским аэродромам и боевые действия на Дунае в первые недели войны – именно в этих незнаменитых сражениях, о которых подробно рассказано в данной книге, решалась судьба России, именно эти забытые победы предрешили исход кампании 1941 года, а в конечном счете – и всей войны.

Александр Заблотский , Александр Подопригора , Андрей Платонов , Валерий Вохмянин , Роман Ларинцев

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / Учебная и научная литература / Публицистическая литература / Документальное
История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный
История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный

Обычно алхимия ассоциируется с изображениями колб, печей, лабораторий или корня мандрагоры. Но вселенная златодельческой иконографии гораздо шире: она богата символами и аллегориями, связанными с обычаями и религиями разных культур. Для того, чтобы увидеть в загадочных миниатюрах настоящий мир прошлого, мы совершим увлекательное путешествие по Древнему Китаю, таинственной Индии, отправимся в страну фараонов, к греческим мудрецам, арабским халифам и европейским еретикам, а также не обойдем вниманием современность. Из этой книги вы узнаете, как йога связана с великим деланием, зачем арабы ели мумии, почему алхимией интересовались Шекспир, Ньютон или Гёте и для чего в СССР добывали философский камень. Расшифровывая мистические изображения, символизирующие обретение алхимиками сверхспособностей, мы откроем для себя новое измерение мировой истории. Сергей Зотов — культурный антрополог, младший научный сотрудник библиотеки герцога Августа (Вольфенбюттель, Германия), аспирант Уорикского университета (Великобритания), лауреат премии «Просветитель» за бестселлер «Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии». 

Сергей О. Зотов , Сергей Олегович Зотов

Религиоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука