Либерализм в России в начале ХХ века

Опыт западноевропейских либералов давал их русским коллегам богатую интеллектуальную пищу для отбора более или менее приемлемых для них моделей общественного переустройства. Однако при всех возможных заимствованиях русские либералы, хотели они того или нет, все же вынуждены были ориентироваться на конкретные российские исторические условия. Поэтому либеральная модель общественного переустройства России вполне может быть охарактеризована как интегральная. В случае успешной реализации этой модели российский опыт, в свою очередь, мог быть востребован и в других странах.

На первый взгляд может показаться, что западноевропейский и отечественный опыт должен был убедить идеологов правого крыла русского либерализма в том, что самодержавие не желает трансформироваться в соответствии с духом времени, а бюрократия продолжает действовать в традиционном стиле. Однако правые либералы не спешили расставаться с прежними иллюзиями о возможности союза между властью и обществом. С завидным упорством они ожидали, что рано или поздно монарх и правящая элита в целом «прозреют» и наконец осознают необходимость конструктивного диалога с обществом.

Что касается земцев-конституционалистов, не говоря уже об освобожденцах, то они эти иллюзии разделяли в гораздо меньшей степени, хотя, прямо скажем, тоже не были от них совершенно свободны. Тем не менее они более решительно и целеустремленно выступали за реформирование политического режима в западноевропейской парадигме, видя в этом главную предпосылку и условие для решения комплекса экономических, социальных, национальных, конфессиональных и культурных проблем.

Осознавая несомненную аморфность, а также проистекающую из нее неэффективность практических действий, каждый из либеральных сегментов пытался, так или иначе, консолидироваться на собственной идейно-политической основе. А для этого требовалось произвести размежевание не только между сегментами, но и внутри каждого из них. В результате этого размежевания должна была быть осуществлена иная самоорганизация и самоопределение либеральных группировок на базе соответственной программы, долженствующей, в свою очередь, послужить основой для формирования партийных структур.

Однако процесс выработки программы оказался непростым делом, ибо обусловливался прежде всего мировоззренческими разночтениями между различными сегментами либерализма. Учитывая, что содержание программной «Записки» Шипова и ход ее обсуждения обстоятельно проанализированы в монографиях С. В. Шелохаева и К. А. Соловьева40, сосредоточу внимание лишь на некоторых ее исходных положениях. Руководствуясь в своей личной жизни и политической практике православным миропониманием, Шипов объяснял «ненормальность настоящего порядка государственного управления» отсутствием «необходимого в государственной жизни взаимного доверия между правительством и обществом» и выражал это положение в афористической форме: «правительство не доверяет общественным силам – общество не имеет уважения к правительству». Шипов считал, что это проистекает из того, что правительство «стремится к административной централизации во всех отраслях местного управления и к опеке над всеми сторонами общественной жизни». По его мнению, сохранение самодержавия «возможно лишь при живом и тесном общении самодержавного государя с народом». При отсутствии этого условия «самодержавие царской власти теряет свое идейное значение и заменяется самодержавием министров и бюрократии, с которым русское общество никогда примириться не может». Шипов считал, что бюрократический режим ведет к разобщению «царя с народом», создает «почву для проявления административного произвола и личного усмотрения». Такой порядок «лишает общество необходимой уверенности в строгой охране законных прав всех и каждого и подрывает уважение к правительству»41.

Выход из сложившейся ситуации Шипов видел в том, что обществу следует предоставить более широкие трансляционные возможности «доводить до сведения самодержавного Государя о своих нуждах и о действительном положении вещей на местах», а для этого общество должно получить права «свободы совести, мысли и слова». Шипов считал целесообразным привлечь в Государственный совет представителей общественных учреждений, допустив их, таким образом, до участия в обсуждении правительственных законопроектов в депутатских комиссиях. Причем эти проекты, до внесения в Государственный совет, подлежали опубликованию «для всеобщего сведения», а общественным учреждениям давалось право «представлять свои мнения или отзывы по тому или другому законопроекту». Возражая против бюрократической традиции приглашать «сведущих людей» по своему личному усмотрению, Шипов настаивал на избрании для этого общественных представителей, ибо только в этом случае они «могут являться представителями общественного мнения»42.