Пока странами правили монархические деспоты, идея приведения границ государства в соответствие с границами проживания различных национальностей не могла найти одобрения. Если властелин желал присоединить какую-либо провинцию к своему королевству, он мало заботился о том, согласны ли жители – подданные – со сменой правителя или нет. Относящимся к делу считалось только одно соображение, а именно хватит ли военной силы, чтобы завоевать и удержать данную территорию. Публично все оправдывалось более или менее искусственно сконструированными законными притязаниями. Национальность жителей данной территории вообще не принималась во внимание.
Именно с подъемом либерализма вопрос о том, как следует проводить границы государств, впервые стал рассматриваться независимо от военных, исторических и юридических соображений. Либерализм, в соответствии с которым государство создается по воле большинства людей, живущих на определенной территории, отклоняет все военные соображения, прежде имевшие решающее значение в определении границ государства. Он отвергает право завоевания. Он не может принять аргумента о «стратегических границах» и находит абсолютно непостижимым требование присоединить участок земли к своему государству с целью заполучить бруствер[54]
. Либерализм не признает исторического права принца на наследование какой-либо провинции. В либеральном понимании король может править только людьми, а не определенным участком земли, жители которого рассматриваются просто как придаток. Монарх милостию Божией носит титул по названию территории, например «король Франции». Короли, коронованные либерализмом, получают свои титулы не от названия территории, а от имени народа, которым они правят как конституционные монархи. Так, Луи-Филипп[55] носил титул «король французов», и таким же образом существует «король бельгийцев», как когда-то был «король эллинов».Именно либерализм создал правовую форму, с помощью которой может быть выражено желание народа принадлежать или не принадлежать определенному государству – плебисцит. Государство, к которому желают принадлежать жители некоторой территории, должно быть выявлено путем опроса. Но даже если были бы выполнены все необходимые политические и экономические условия (например, национальная политика в области образования) с целью не допустить сведе́ния плебисцита к фарсу, даже если было бы возможно провести опрос жителей каждой общины и повторять этот опрос всякий раз, когда меняются обстоятельства, все равно останутся определенные нерешенные проблемы как источник возможных трений между разными национальностями. Ситуация вынужденной принадлежности к государству в случае, если это является результатом выборов, не менее тягостна, чем когда она является результатом военного завоевания. Но она вдвойне трудна для человека, который отрезан от большинства сограждан языковым барьером.
Быть членом национального меньшинства всегда означает быть гражданином второго сорта. Обсуждение политических вопросов должно, конечно, вестись посредством письменного и устного слова – в речах, газетных статьях и книгах. Однако этими средствами политического просвещения и дискуссии языковое меньшинство не владеет в той же степени, как те, для кого родным языком (языком, используемым в повседневной речи) является язык, на котором ведется обсуждение. В конце концов, политическая мысль народа – это отражение идей, содержащихся в политической литературе. Отлитый в форму писаного закона результат политических дискуссий приобретает непосредственное значение для гражданина, говорящего на ином языке, поскольку он должен повиноваться закону. Однако он чувствует отстраненность от активного участия в формировании воли законодательной власти или, по крайней мере, чувствует, что ему не позволено участвовать в ее формировании в той же степени, как тем, чьим родным языком является язык правящего большинства. И когда он предстает перед судьей или любым другим чиновником с ходатайством или петицией, он сталкивается с людьми, политическая мысль которых ему чужда, потому что она развилась под воздействием иных политических влияний.
Но даже, помимо всего этого, сам факт того, что представителям меньшинства, когда они предстают перед судом или административными властями, приходится пользоваться чужим для них языком, уже серьезно мешает им во многих отношениях. Есть большая разница – при рассмотрении дела говорить с судьей напрямую или быть вынужденным пользоваться услугами переводчика. На каждом шагу человека, принадлежащего к национальному меньшинству, заставляют почувствовать, что он живет среди чужих и что он – гражданин второго сорта, даже если закон это отрицает.