Либеральные реформы при нелиберальном режиме

Критики утверждали, что реформы особо поддерживали совершенно изолированные хозяйства, центром которых являлся семейный дом (хутор), и создавали затруднения для деревенского расселения, при котором в центре нарезанной как пирог земли находятся деревенские избы, а уж от них расходятся участки обрабатываемой земли (отруба)[505]. Помимо личных предпочтений (женщины предпочитали жить в деревне, где было больше возможностей для общения), географические варианты определялись доступом к воде, что составляло относительную привлекательность обоих типов расселения. Но с формально‐юридической стороны хутора не имели никакого преимущества перед отрубами, так что жаловаться можно было бы только на недостатки в проведении реформы. Об этом мы будем говорить ниже.

« Административное давление »

Несомненно, даже либеральный закон, открывший крестьянам выход из общины, злоупотребления властей могли сделать источником бессмысленного хаоса. Произошло ли это со столыпинскими реформами?

Даже сторонники реформ признают, что имело место незаконное давление. Тюкавкин пишет, что подобных случаев «было немало», где «часть объяснялась карьеристскими устремлениями чиновников, часть личными качествами (опьянение властью, вредным характером)»[506]. Борис Федоров, современный российский либерал и биограф Столыпина, считает, что против противников реформ власти порой использовали давление на крестьянский сход и «административные меры», включая ссылку, – хотя ссылке подвергались только те, кто сам использовал насилие, чтобы помешать другим реализовать права, данные им реформой[507]. Но он видит в этом просто своеобразие «русской действительности»[508]

. И в самом деле, что‐то в этом роде, по‐видимому, неизбежно при любых изменениях в государстве, институты которого плохо приспособлены для борьбы с административным произволом и злоупотреблениями.

Оценить масштаб административных злоупотреблений очень трудно; систематического изучения этого вопроса никто не проводил. В этом деле нелегко найти виноватых, потому что в некоторых случаях насилие со стороны властей было реакцией – порой чрезмерной – на насилие со стороны крестьян, противившихся реформе и с самого начала прибегавших к вандализму, грабежам, поджогам и даже убийствам[509]. Полная неясность с утверждением, что власти побуждали крестьян выделяться из общины, нарезая выделенцам лучшие участки земли[510]

. В отсутствие активного рынка земли оценка стоимости участка должна была являться острейшей проблемой, и каждая из сторон имела возможность обвинить другую в том, что власть незаконно ей подыгрывает. И если землемеры были склонны нарезать выходящему из общины крестьянину более крупные участки той земли, что похуже, – исходя из соображения, что он лучше с ней справится, – остающиеся в общине легко могли решить, что их обделили. Наконец, если вышедшие из общины крестьяне быстро и значительно повышали продуктивность своей земли (а так чаще всего и было), то общинники, естественно, игнорировали роль энергии и умения, а весь успех приписывали изначальному качеству земли[511].

Но нет сомнений в том, что такие злоупотребления не имели поддержки центральной власти. Лидеры реформы – Столыпин, Кривошеин (глава Министерства сельского хозяйства на протяжении большей части рассматриваемого периода)[512], Кофод и Риттих (глава департамента государственных земельных имуществ в Министерстве сельского хозяйства и «исполнительный директор» реформ)[513]

– настаивали на том, что реформы должны строиться на добровольных решениях крестьян, желающих либо укрепить землю в собственность, либо выделить ее к одному месту, а попытки принуждения могут только навредить реформам[514]. Можно, конечно, предположить, что они лицемерили, а втайне вели противоположную политику. Но свидетельств этого у нас нет. Напротив, Столыпин, например, в частном письме Кривошеину писал, что о применении насилия речи никогда не шло[515]. В той мере, в какой одной из политических целей реформ было завоевание доверия и поддержки крестьян – или хотя бы ослабление их недоверия и враждебности, – любое применение силы, способное возмутить сельских жителей, несомненно имело бы пагубные последствия[516]. А что касается каверзного вопроса об определении качества земельных участков, центральные власти настойчиво призывали деятелей на местах действовать с крайней тщательностью и осмотрительностью[517].