Либеральные реформы при нелиберальном режиме

Не удивительно, что либеральная демократия никогда не возникала в результате обдуманных уступок благонамеренного правителя[33]. Ближайшим примером обратного могли бы быть сами Соединенные Штаты в момент принятия конституции. Но ведь наивно видеть в акте принятия конституции причину триумфа свободы. Основные ингредиенты либеральной демократии существовали уже на протяжении почти двух столетий (при этом многих ключевых элементов, конечно, недоставало). Режим верховенства права функционировал по большей части вполне удовлетворительно; законы были приняты выборными законодательными собраниями колоний, действовавшими на основании колониальных хартий или уставов; на свободу слова и свободу совести никто особо не покушался, гражданское общество процветало[34]. Творцы конституции считали необходимым соединить штаты в «более совершенный союз», обуздать чрезмерный популизм и укрепить защиту от иностранных держав. Если не считать ряда изменений, внесенных в сложившуюся в колониях практику (зафиксированное законом ограничение государственной власти, несменяемость судей и закрепление права устанавливать налоги за конгрессом), они исходили по большей части из опыта колоний[35]. Разве мы обрели свободу потому, что у нас была (хорошая) конституция? Или вернее будет сказать, что мы обрели конституцию, потому что были свободны? Последнее представляется более правдоподобным[36], особенно если сравнить наш опыт с опытом десятков других стран, имеющих превосходные конституции, но мало свободы.

Дуглас Норт попытался систематизировать препятствия на пути к либеральному обществу, используя ряд ставших принятыми микроэкономических концепций[37]. Во-первых, раз уж мы отбросили надежду на то, что правящая элита сама откажется от власти, любое изменение может достаться только ценой оплаты трансакционных издержек: издержек, которые мешают сторонам договориться о сделках, перераспределяющих права таким образом, что при этом увеличится совокупное благосостояние сторон. Примером может служить рассмотренная выше гипотетическая сделка с обменом самодержавия на либеральную демократию. Она натыкается именно на такого рода издержки – на отсутствие надежной информации о будущих выгодах, на неспособность достоверно оценить стоимость существующих привилегий, на отсутствие уверенности в том, что удастся принудить другую сторону к соблюдению условий соглашения, и на стратегическое маневрирование каждой стороны в целях закрепления за собой как можно большей выгоды.

Во-вторых, то, что мы можем нестрого назвать экономией от масштаба, оказывается препятствием для предельных проектов [incremental ventures], позволяющих новым участникам (здесь: новым формам политической экономии) конкурировать на институциональном рынке. Здесь термин «экономия от масштаба» используется в широком смысле и включает в себя все методы, ведущие к тому, что увеличение масштаба улучшает соотношение между стоимостью предоставления товаров или услуг (в данном случае услуг власти) и получаемыми выгодами. Таким образом, более широкое определение добавляет увеличение выгод при росте масштаба: повышение выгоды (на единицу издержек), как в случае сетевых эффектов. Принцип верховенства права явно обеспечивает подобную экономию: с увеличением масштаба не только падают (до определенного предела) удельные издержки независимого суда, но и выгоды возрастают более чем пропорционально. Чем шире сфера действия принципа верховенства права, тем шире и разнообразнее круг тех, с кем предприниматель может заключать надежные долгосрочные соглашения. В США, естественно, федерализм и локализм делают возможными новаторские инициативы в области политической экономии и на местном уровне. Но авторитарные режимы никогда не предоставляют подобных возможностей, и в любом случае верховенство права в небольшом изолированном политическом образовании даст лишь малую часть потенциальных сетевых выгод.

Наконец, Норт придает особое значение тому, как прошлый опыт воздействует на переработку информации экономическими агентами. Привычки, сформировавшиеся в обществе, в котором люди рассчитывают, что в случае чего их защитят связи с высокопоставленными покровителями, оказываются бесполезными там, где безопасность опирается на частную собственность и верховенство права. Неадекватность прошлого опыта новым условиям мешает понять устройство другого общества, сформировать верные ожидания относительно возможных действий других людей и соответствующим образом направить собственные усилия[38]. Таким образом, хотя конвульсивные революции могут показаться способом обойти другие трудности, они не оправдывают ожиданий, потому что послереволюционные режимы обычно складываются по образцу дореволюционного авторитаризма.