Либеральный Апокалипсис

Обратно в палату Олега вел все тот же ненавистный ему Лебедкин. Серебрянский делал вид, что разговор с врачом нисколько его не напугал, и вообще изображал равнодушного ко всему человека, но когда они проходили мимо выходящего в больничный двор окна, машинально повернулся в ту сторону и посмотрел на прогуливавшихся внизу пациентов. Медбрат, проследив за его взглядом, злорадно усмехнулся:

— Скоро сам точно таким же будешь! Там почти все — бывшие дикари, которым малость подправили характер. Были злыми и страшными, на людей кидались, не уважали чужое мнение, детей своих воспитывали… то есть психику им калечили… А теперь тихие и спокойные, врачей слушаются, слова резкого никому не скажут!

Олег с небрежным видом пожал плечами и отвернулся от окна. Разглядеть лица «подправленных» со второго этажа было невозможно, но он и так знал, во что превращается человек после этой процедуры. Пустые, ничем не интересующиеся глаза, робкие, опасливые движения, никакой жизнерадостности, никакой, самой слабой инициативы… Он не помнил, как дошел до палаты — просто вдруг обнаружил, что уже находится там, а за медбратом Андреем захлопывается дверь без ручки. Оставалось только плюхнуться на кровать и опять заставить себя лежать неподвижно и, хотя бы по возможности, ни о чем не думать.

— Все притворяешься? — голос Лебедкина громыхнул над самым ухом уснувшего пациента, и тот, вздрогнув, открыл глаза. — Я тебе ужин принес, не забудь поесть.

— Шел бы ты… — проворчал Олег и отвернулся к стене.

— Герой не в настроении? — ухмыльнулся медбрат, и Серебрянский снова перевернулся на спину, а потом решительно сел на кровати.

— Слушай, ты, — процедил он сквозь зубы, — скажешь еще хоть слово — получишь в торец. Мне терять больше нечего!

— Какие мы страшные! — фыркнул медбрат в своей обычной ехидной манере, а потом, совершенно неожиданно для Олега, понизил голос почти до шепота и добавил: — Завтра в семь тридцать тебя поведут на подготовку к процедуре. Будете идти мимо ординаторской у лестницы, дверь с синей табличкой. Тебе надо будет вырваться и вбежать в нее. Дальше я все сделаю сам.

Серебрянский, ничего не понимая, захлопал глазами: превращение вредного и циничного медбрата-садиста в заговорщика было столь внезапным, что он не сразу поверил его словам и некоторое время пытался понять, где в них скрывается подвох. Лебедкин, тем временем, подошел к тумбочке, поправил и без того ровно стоявший на ней поднос с ужином, а потом снова нагнулся к кровати Олега, одернув загнувшийся угол покрывала.

— Мне не сразу удалось все подготовить, — сказал он все тем же приглушенным голосом. — Но завтра все будет нормально. Главное — забеги в ординаторскую, а дальше я все устрою, и ты сбежишь.

Серебрянский так и остался сидеть с открытым ртом, переваривая услышанное. Лишь через пару минут после того как Лебедкин вышел, он встал с кровати и принялся медленно расхаживать по палате от одной мягкой стены к другой. Для него было загадкой, каким образом медбрат собирается устроить ему побег и для чего он вообще это делает, но пока узнать это все равно было невозможно. Можно было только решить, хочет ли Олег на свободу сам.

Молодой человек вернулся к кровати и, не обращая внимания на тарелку с остывающим пюре на тумбочке, улегся на спину и закрыл глаза. Вырваться на свободу… В тот самый мир, к тем самым людям, которые назвали его дикарем, грешником и ненормальным, которые вообще не считают его человеком… И которых он сам вряд ли когда-нибудь сможет считать людьми.

Жажда жизни и страх перед изменением психики убеждали Олега, что скрываться, находясь на свободе, но оставаясь собой, в любом случае лучше, чем присоединиться к тихим и послушным пациентам, которых он видел из окна. Воображение рисовало ему заманчивые картины поиска единомышленников и опасной, но безумно интересной подпольной деятельности, целью которой будет — вернуть мир к тому, что было раньше, сделать так, чтобы героев считали героями, а убийц — убийцами. И чтобы люди снова могли ходить по улицам и делать покупки, не опасаясь, что на них нападет очередной «несчастный ребенок, попавший в тяжелую ситуацию».

Но все эти красивые грандиозные планы перечеркивала одна мысль: у него ничего не выйдет, потому что делать что-то для этих людей он больше не хочет. А уж жить под чужим именем в вечном страхе, что его найдут и притащат обратно в клинику — не хочет тем более. Да и сможет ли он так жить? Надолго ли его хватит, не решит ли он плюнуть на все и сдаться, лишь бы не жить в постоянном напряжении из года в год? Не придет ли ему однажды в голову мысль, что он и правда опасен для других людей и для него самого будет лучше избавиться от мешающих ему жить черт характера? Ведь он тоже — дитя того же самого мира, в котором живет!

Так стоит ли завтра бежать в кабинет с синей табличкой, рискуя не только собой, но и жизнью помогающего ему Андрея Лебедкина, и, по всей видимости, еще нескольких людей, которых Лебедкин привлек для организации побега?..