Либерия

Что же касается предмета ваших поисков, с этим сложнее. Я не имею ни малейшего представления, где находится то, что вы ищете. Да и из местных, я думаю, мало, кто про это знает. Искать в Москве такого знающего человека, все равно, что иголку в стоге сена. Деньги, конечно, здесь (как, впрочем, и везде) открывают любые двери, но нужную дверь еще надо найти.

Если честно, то я удивлен. Не представляю, какие могут быть библиотеки у русских! Конечно, собрания книг имеются, но все они в монастырях, и книги там религиозного содержания — Псалтырь, Жития святых и тому подобные. Здесь же никто светских книг не пишет и не читает, а если такой безумец найдется, то его сразу на костер отправят, или в порубе сгноят, плетьми засекут. Дикая страна! Это при том, что писать и читать тут умеют многие, даже школы есть для стрельцов и посадских людей, а бояре своих детей дома учат. А толку! Никто ничего кроме молитв не читает.

Алексей покивал головой, соглашаясь, и подумал, что никак не ожидал от этого «флибустьера на пенсии» такой горячности. Видимо, внешний вид обманчив, и Николо был человеком образованным. А может быть, книги скрашивали ему долгие морские путешествия, и теперь он страдает, не имея возможности почитать развлекательную литературу, типа, Боккаччо.

— Так что ничего я вам сказать не могу, — Николо развел руками и ослепительно улыбнулся. — Возможно, удастся что-то узнать но я на вашем месте не слишком бы на это надеялся и занялся поисками самостоятельно.

Алексей и не рассчитывал на то, что трактирщик обладает сведениями о таинственной Либерии. Хорошо, хоть жилье предоставил. Молодой человек искренне поблагодарил хозяина, с трудом сдерживая зевоту. От выпитого вина и обильной пищи начало клонить в сон. Усталость навалилась мягкой пуховой подушкой, в голове был туман, а глаза слипались. Заметив это, Николо сочувственно улыбнулся.

— Господин устал. Я сейчас прикажу приготовить вам комнату. Надеюсь, вас не смутит ее скромность. У меня не постоялый двор и специальных помещений для жильцов нет, но выспаться вы, по крайней мере, сможете. А с утра вас проводят до Посольского приказа.

Глава 5

— Чего писать-то? — спросил Митроха, разглаживая на столе лист серой, помятой бумаги.

Бледный, но вполне живой Лапша зло оскалился.

— Все пиши! И как колдуна подговаривал освободить, и как обманом ночевать напросился, а ночью меня прибил, деньги забрал и сбег. А наутро и колдуна в бане не оказалось, стало быть, он и выпустил.

— А про то, что волком оборачивался писать? — Митроха потыкал пером в чернильницу и занес его над бумагой.

— Не, это не пиши… — Староста задышал тяжело, с натугой, закашлялся, харкнул кровью на уже изрядно заплеванный пол, отдышался и продолжил: — Не поверят. Сам бы не поверил, кабы своими глазами не видел. Скажут, мол, спьяну почудилось. А пьяному какая вера? Не пиши. В монастырь пойдешь, там на словах расскажешь. Монахи, чай, во всякой нечисти толк знают.

— Ага! — кивнул головой Митроха.

С кончика пера сорвалась жирная капля чернил и шлепнулась на бумагу. Разглядывая большую кляксу, целовальник выругался — еще одного листа не было, этот-то еле сыскал. Обреченно вздохнул и решил писать так, авось не придерутся.

«Милостивый государь, царь и великий князь Борис Федорович всея Руси, бьют тебе челом холопишки твои: Тишка, по прозванию Лапша — староста сельца Воскресенское, да Митроха Долгий, целовальник тамошний…»

Письмо — труд тяжкий, требующий внимательности и усердия — давалось Митрохе нелегко, не силен он был в этом искусстве. Тонкое гусиное перо выворачивалось из пальцев, буквы получались корявыми и ползли по странице криво, как сонные мухи осенью. Целовальник вспотел, словно скирду соломы накидал, но старательно писал, отмахиваясь от встревающего с советами старосты.

— Ты, главное, пожалостливее все распиши. Как этот супостат меня избил-изувечил, что, мол, я за государево дело пострадал, горемычный, — бубнил Лапша.

Не мешай, — шикнул на него Митроха и, высунув язык, продолжал трудиться.

«Тот человечишко, что сербом обозвался, да за колдуна радел, в дом твоего холопа Тишки Лапши ночевать напросился, да ево, Тишку, табуреткой прибил, чуть не до смерти, индо кровью харкает. — Целовальник на миг задумался и нацарапал: — А может и помрет еще, как бог даст».

Наконец Митроха поднял голову от челобитной и облегченно вытер пот.

— Все, вроде как…

— А ты серба-то описал, каков он из себя? — Лапша приподнялся на лавке, пытаясь заглянуть в исписанный листок, но сморщился и опять лег.

— Нет, — растерялся целовальник. — А чего его описывать-то? Мужик как мужик… Молодой только.

— Да ты что?! — забеспокоился староста. — Как же его искать будут? Нет, надо обстоятельно все расписать — каков из себя, да как одет.

Митроха обреченно вздохнул и снова взялся за перо.

«А человечишко тот, приблудный, ростом зело высок и плечьми удался, волосом рус, глаза у ево наглые, а рожа смазливая и как коленка голая. Ни бороды, ни усов нетути. Одеженка на нем небогатая, но новая и справная, а оружия при нем — един клеврец, серебром украшенный».