Либерия

Привычный серый мир, такой основательный и надежный! Асфальтовые дорожки, газончики, заборчики... Минск. Это слово звучало у меня в ушах как приговор и в этот момент казалось каким-то особенно окончательным и скорбным. Город-призрак, который столько раз растворялся во времени, по улицам которого бродят в тумане печальные тени бесследно сгинувших людей. Город-некрополь, где почитают только мертвецов, где памятники ставят только жертвам войн и несчастных случаев. Город, который высасывает тебя, давит на тебя бетонной плитой, хоронит тебя заживо. Город, где так явственно и жутко чувствуешь, как каждую секунду бесполезно истекает отпущенное тебе время.

Я медленно пошел вдоль забора, сотрясаясь от отчаяния и одиночества. Мне было необходимо увидеть хоть какое-нибудь живое существо. В данный момент я был бы рад даже встрече с собакой...

Казалось, я плелся вдоль этого бесконечного чугунного ограждения уже целую вечность, когда вдали послышались быстрые гулкие шаги и громкое дыхание. Навстречу бежала девушка в спортивном костюме. Я радостно замахал руками, умоляя ее остановиться. Она остановилась в нескольких метрах от меня и вынула из ушей наушники.

— Скажите, п-пожалуйста, — с трудом выговорил я, — который час?

— Седьмой, — ответила она, с опаской меня разглядывая.

Я смотрел на нее и пытался придумать, что еще сказать.

— А... куда вы бежите в такую рань? — спросил я довольно-таки развязным тоном, предательски покачиваясь из стороны в сторону.

Девушка неприязненно посмотрела на меня, ничего не ответила и попыталась пробежать мимо.

Я преградил ей дорогу:

— Подождите, пожалуйста!

— Что вам нужно? — раздраженно и немного испуганно спросила она, отступая назад.

Я представил, какое жалкое зрелище я собой сейчас представляю, и мне стало стыдно.

— У меня к вам только одна просьба! Дайте позвонить с вашего телефона. Один звонок. Пожалуйста.

Девушка вздохнула, достала из кармана мобильник и протянула мне. Я ненадолго задумался, гладя подушечкой большого пальца теплые кнопки и стараясь не дышать перегаром в сторону своей спасительницы. У меня всегда была плохая память на любые номера, включая телефонные. Единственным номером, который удалось вспомнить в этот момент, был Мишин — потому что он частично совпадал с датой выхода моего любимого альбома The Doors.

— Але-але... И хто это там в такое время мне трезвонит? — пробубнил в трубку мой приятель, даже сквозь сон продолжая разговаривать в своей дурашливой манере.

— Привет, это я... Представляешь, я на улице, на земле проснулся, замерз очень... По ходу, я мобилу потерял. И кошелек, и ключи от дома... Я к тебе погреться зайду, окей?

— Чувак, ты только свое имя не называй, — тревожно зашептал Миша, мигом проснувшись и посерьезнев. — Тебя везде ищут, всю общагу перерыли, наших корешей допрашивали. Мне повезло — я у девчонок отсиделся...

— Мишаня, ты чего, так шутишь? — озадаченно отозвался я.

— Помнишь лысого, с которым ты вчера в том заведении "познакомился"? Так вот, он теперь в реанимации лежит, с переломом черепа. Он, кстати, ментом оказался. Вроде майор или даже полковник... Они за тем столиком все были из органов — отмечали что-то. Теперь тебя ищут как анархиста-террориста, организатора нападения на сотрудников милиции. Они уже и дома у тебя были: забрали твой ноутбук, вещи какие-то... Мне твои предки звонили... Короче, мой тебе совет: делай ноги, прямо сейчас... Да, еще... Алло, ты меня слышишь?

— Да, — ответил я упавшим голосом.

— На этот номер больше не звони! — сказал Миша и повесил трубку.

ГЛАВА 2

Я парил в бескрайнем, лучезарном пространстве. Вокруг, сколько хватало взгляда, не было совсем ничего. И я не чувствовал ничего — ни боли, ни желаний. Я просто был — здесь и сейчас. Открывая и закрывая глаза, я видел то же самое, потому что этот свет и свобода были повсюду: снаружи и внутри. "Господи, как прекрасно быть совсем одному, — думал я. — Никогда не видеть никого и ничего. Пожалуйста, забери у меня все и ничего не давай взамен!"

Тут меня сильно тряхнуло, потом еще раз... Я ударился головой о что-то железное и снова оказался в своем теле. Многие его части болели. Я с трудом открыл глаза и огляделся.

Кроме меня в полупустом салоне самолета находилось несколько десятков африканцев. Многие летели семьями: дети с криками бегали по проходам между креслами, родители громко общались друг с другом. Лиц было не разобрать; лишь белки глаз блестели в полумраке, да темная кожа поблескивала в тусклом свете лампочек.