Либидисси

Мои глаза, в ту пору еще зоркие в равной степени, впервые увидели Гото с реки. Она огибает квартал и холмы, на которых он расположен, полукругом. Течение слабое, в полнолуние солоноватая вода болотистых рукавов подступает к городу. От реки тогда поднимается гнилостный и одновременно едкий запах, а дети ловят бредешками и простенькими удочками вкусных окуней того вида, который в другое время поставляется на рынки города только рыбаками из дальних окрестностей. С наступлением темноты, в свете круглого небесного диска, на берег спускаются к своим кумирням киренейцы, представители одного из нацменьшинств города. Они — в традиционном голубом одеянии, над ними плывут звуки песнопений. Подростки из общин других вероисповеданий видят в таких ритуальных шествиях возможность потешить себя и, оседлав мотоциклы, эскортируют киренейцев, кружат вокруг них с завывающими моторами, оглушительно сигналят, вопрошающе выкрикивают что-нибудь непристойное, не получая, конечно, ответа. В городе бытует мнение, что молебны киренейцев в полнолуние выливаются в сексуальные оргии, однако никакими фактами это мнение не подтверждено.

Последний раз киренейцы подверглись избиению, если верить рассказам Фредди на исторические темы, тысячу лет тому назад — со стороны монгольского войска, отряды которого, двигаясь на редкость мощной лавиной от низовьев реки, подошли по ее берегам к городу, чтобы разграбить его. В последующие столетия серьезных преступлений против этого национального меньшинства не было, хотя история города богата погромами и массовыми убийствами. И это при том, что, по сложившимся у нас, иностранцев— вдали отсюда— понятиям, именно киренейская народность прямо-таки напрашивается на стихийные расправы с ней. Она малочисленна, не может за себя постоять и сразу же привлекает к себе внимание экзотичностью своих обычаев. Однако киренейцев не трогают уже тысячу лет, и это наверняка связано с тем, что они унижают себя сами — родом своих занятий. Киренейские семейства зарабатывают на жизнь удалением фекалий, а также тем, что обеспечивают город морильщиками крыс и живодерами. Тележки с впряженными в них мулами проезжают и по кварталу тряпковаров, и мне уже не раз доводилось наблюдать, как возничие очищают выгребные ямы и сгружают возле них тюки с сечкой из сухого камыша, чтобы ею можно было посыпать жидкие отбросы.

Мне самому дважды пришлось воспользоваться услугами морилыцика-киренейца. Сразу же после вселения в домик, дабы вывести в нем тараканов, и совсем недавно, когда наша крыша стала частью одного из маршрутов, по которым крысы с реки направляются к базарам. Каждую ночь Лизхен слышала шорох их лапок. Предсмертный визг тех, что попадали в расставленные крысоловки, доносился даже до меня. Киренеец приходил раз пятнадцать, чтобы ставить все новые и новые капканы — только так можно было перехитрить умных грызунов. А затем один из его сыновей караулил над нами ночь за ночью больше недели, выслеживая последних, рыскающих по соседним крышам одиночек и бесшумно укладывая их стрелой из приспособления, похожего на арбалет.

Лизхен на протяжении всех тех ночей составляла охотнику компанию. Мне это известно, потому что подросток — с робким видом и даже готовый принять наказание — спросил меня на рассвете после охоты первой ночью, можно ли девочке находиться на крыше вместе с ним. Когда я дня три-четыре спустя, нагрузившись зулейкой, поднимался по лестнице, перебирая руками перила, нахаленок, тем временем совсем осмелев, поджидал меня с вопросом, может ли он разрешить Лизхен стрелять из его лука. Ей, дескать, гак этого хочется… Вытаращенные глаза и весь мой озадаченный вид были для него, наверное, достаточным ответом, ибо он тотчас же исчез в направлении к приставной лестнице, ведущей на чердак. И я не сомневаюсь, что только он, а не Лизхен, ждал, как я прореагирую на сообщение о ее страстном желании поохотиться. По всей вероятности, она сопровождала парнишку с их общей добычей на пути в Гото, где травильщики сжигают мертвых крыс на больших серых лодках, окаймляющих берег реки. На этих плоских громадинах, похожих скорее на плавучие платформы, чем на лодки, днем и ночью дымятся костры. Из животного жира, золы, растертого в пыль камня и растительных экстрактов там варят знаменитое киренейское мыло, которое, говорят, можно теперь купить даже в Duty Free Shops[8] немецких аэропортов. Правда, крыс, даже очень жирных, для изготовления мыла не используют. Киренейцы считают их животными, некогда священными, но потом отвергнутыми Богом. Даже убив их, к ним относятся с известным уважением и сжигают на отдельных кострах, добавляя в огонь немного ладана или фимиама.