Либитина (СИ)

«Солнце и Луну» — танец, написанный по мотивам показанного в начале бала короткого балета о любви-ненависти двух светил, танцевало всего с десяток пар, красивых, как на подбор. Вышли Вако, Митто, Дивелли, Майя Лакус с юным сыном Калькаров, с которым недавно танцевала Антея. Пары образовали широкий круг, поклонились Королю и друг другу, и танец начался. Красивый контраданс с гипнотическим рваным ритмом и скульптурно-изящными сложными поддержками. Макта и Семель наблюдали за танцем с балкона. Королева сидела рядом с Королем, очень прямая, гордая и бледная. Макта не убил ее в первый месяц правления, значит, Семель стала темной тварью.

Мелодия «Солнца и Луны» то ускорялась, то замедлялась, вызывая страннейшее ощущение неравномерно текущего времени. Казалось, все вокруг, не только десять пар в центре зала, начинают то двигаться быстро и дергано, как сумасшедшие марионетки, то застывают красивыми мраморными статуями в мире остановившегося времени. А что творилось в центре зала, глаза вовсе отказывались воспринимать. Танцоры двигались ловко, изящно, и совершенно не давая запомнить последовательность танцевальных па, а партнеров меняли так быстро и незаметно, что, казалось, это один человек, только со все бледнеющим и бледнеющим лицом. Они все дольше задерживали поддержки, чтобы зал мог насладиться воплощенными в живой скульптуре отражениями любви и страсти, свободы и повиновения, мечты и разочарования.

Скоро танец кончился, но иллюзия не кончалась. Макта спустился в тихий зачарованный зал и воздел руки:

— Остался последний танец бала! — возгласил он. — Но не последний танец земли страха! Танцуйте, доколе она не падет! Отныне по воле моей каждые пятнадцать лет должны проводиться большие Балы Карды, а Тридцать Домов по очереди принимать их. Пока путь, начертанный для Терратиморэ Лазаром Арденсом, не завершится!

Я подлетела к дочери, обняла за плечи. Сердце пело: ночь завершилась благополучно, вопреки всем дурным предчувствиям.

— Мама! — капризно воскликнула Антея, но сама, затрепетав, прижалась ко мне, также радуясь. Так мы стояли, пока не зазвучали первые аккорды танца и к нам не подошел Алоис Митто.

— Пусть монетка подскажет, какую из двух красавиц пригласить, — молвил он и подбросил серебряную десятину. Она упала гербовой стороной.

— Антея, — довольно проговорил Митто. — Вы позволите, Ариста?

Я не хотела отпускать дочь, но та обернулась. Глаза сияли: последний танец великого Бала она будет танцевать с красавцем Митто!

— Мама, разрешите! — зашептала она. — Ведь мы же завтра уедем…

Сердце дрогнуло: так хороша, свежа и юна была сейчас Антея, лишь глаза ее блестели от невыплаканных слез по улетевшему чуду. Трепетом по коже пробежало предчувствие краткости этой красоты… и я смилостивилась:

— Иди.

Серая и бледно-желтая бабочки вспорхнули, закружились по зале. Красивая пара! «Не будь Митто столь ветрен…» — я хмыкнула. Алоис уносил Антею все дальше, и я тихонько пошла следом, сопровождая их танец у стены. Бал почти завершен, осталось без задержек покинуть дворец, сесть в карету и уехать.

Белое пятно платка с монограммой, брошенного у двери во внутреннюю комнатку залы, почему-то привлекло мое внимание. «К» — и герб Калькаров. Без всякого перехода я вспомнила, что не видела младшего сына Калькаров с начала «Солнца и Луны».

Дверь в комнатку была закрыта, но не заперта, будто приглашая войти. Комнату открыли недавно: я отчетливо помнила, что проходила у этой двери в начале бала, и она была заперта. Во времена Арденсов в кулуарах подобным образом во время балов уединялись пары, поэтому я уже хотела пройти мимо, но… На ручке двери был кровавый отпечаток. Она была сделана в виде головы льва, и красное пятно пришлось точно на его пасть.

Я подобрала платок Калькара. Он тоже был в пятнышках и полосах крови, будто кто-то вытер им руки, выходя из комнаты.

«Вот так проходит охота на темных тварей. Пять и это не конец охоты. Они там», — поняла я. Стало страшно… и любопытно.

Я напоследок бросила внимательный взгляд в зал. Митто и Антея по-прежнему танцевали, граф сыпал галантностями, дочь звонко смеялась. Потом тихонько отворила дверь и заглянула в комнату.

Зачем я сделала это? Одно ли любопытство было тому причиной? Нет. Я хотела увидеть, чем занимается муж в Карде уже три года. Я подозревала, что зрелище меня ужаснет, но хотела представить, понять, как Эреус выглядит при этом.

В первый миг я почувствовала смущение. У девушек в креслах и на полу непристойно заголились ноги, у некоторых платья были расшнурованы и спущены до талии, и я вообразила, что попала все-таки на оргию, а не на последствия охоты. Но люди в комнате были неподвижны и слишком бледны даже для пудры. Больше пяти тел. В основном девушки, но было и двое юношей. И… это была не та охота, — поняла я, подойдя ближе. На шеях, груди убитых цвели алые цветы укусов. Аккуратные и… жестокие, как не кусает ни одно животное. Здесь пировали темные твари.

Я глянула на тело младшего Калькара в кресле, встретилась с остекленевшим взглядом светлых глаз, и меня замутило. На щеке юноши алела роза укуса.