...Либо с мечтой о смерти

— Библию заметил. Один раз.

— И не сделали никаких выводов? Странно. Думал, вы более наблюдательны.

— К тем, кто представляет для меня хоть какой-то интерес.

— Понятно. Что интересного может быть в обслуге, неприметной бесцветной мыши?

— И впрямь, Джекоб, что?

— А то, что блеклая мышь совершила сегодня подвиг. Величайший, за пределами человеческих сил. Попробуете-ка войти в пылающее жерло ада. А он вошел, и не один раз, а три-четыре, судя по тому, что смог вынести. И в последний раз уже слепым, как заметил Роу. О, Господи, — Джекоб внезапно остановился.

— Что с вами? — встревожился я.

Русский торжественно посмотрел в небеса.

— Запомните этот день, Норди. Зарубцуйте у себя в памяти. Вряд ли вам доведется еще пережить такое: в один день увидеть сразу два подвига, два величайших взлета духа.

— Вы правы, такое не повторяется. Сегодня мой внутренний музей пополнился сразу двумя шедеврами. Точнее, один шедевр новый, а второе полотно поменяло место расположения.

Джекоб покосился на меня с легким недоумением, но ничего не сказал.

— Жаль, что обе картины в траурных рамочках, — добавил я.

— Это как раз ерунда. Шедевры всегда живые. — Помолчав, он вздохнул. — Говоря по правде, один подвиг не совсем бескорыстен. Он очень хотел сотворить себе мученическую кончину, чтобы улететь прямиком в небеса.

— Вы о Лагге?

— Ну, не о Нице же. Самоубийство, согласно христианским догмам, страшный грех. Хуже только хула на Духа Святого. Потому Лагг и перешел в разряд передумавших: испугался посмертной кары. Бедные христиане: их жестокая религия твердит о бесконечности уготованных им милосердным Господом мук. Бесконечные страдания ада после конечных земных страданий — куда как справедливо. Бедняга Лагг приехал на Гиперборею в числе самых первых, не в силах выносить муку бытия. Он надеялся, что уход здесь не зачтется ему в качестве суицида и милосердный Боженька не отправит его в ад. Но, пожив на острове, почитав любимую Библию, засомневался: а вдруг? И из осторожности переписал контракт, стал обслугой, а позднее, благодаря старательности и ретивости, вырос до старшего распорядителя. Но тяга к смерти не проходила. И тут наш героический поджигатель дает ему такой шанс! Не просто гибель, но гибель самоотверженная и мученическая. Он нисколько не кривил душой, уверяя, что счастлив. Безмерно счастлив, несмотря на жуткую боль. Он знал, что его ждет целый сонм ангелов, чтобы вознести на своих крылышках высоко-высоко, к самому престолу. Целая стая. Вот так-то, братец мой, — Джекоб повернулся ко мне с добродушной усмешкой. — Хоть одного человека наш дорогой Ниц сумел сделать сегодня счастливым. Да пребудет душа его в мире за это!

— Аминь, — подыграл я ему. — По аналогии с известной притчей: если Ниц попадет в ад и станет мучиться от жары и жажды, благодарный Лагг пошлет ему со своих лучезарных небес капельку.

— Какую капельку — целый водопад! Он вовсе не мелочен, наш новомученик.

— Будем надеяться.

Глава 31 СЕАНС СПИРИТИЗМА

Ниц блефовал, как выяснилось. Двое суток суматошных поисков, в ходе которых на острове Гиперборея была осмотрена каждая расщелина, перевернут каждый булыжник, не дали ровным счетом ничего.

Лишь у одной лодки, причаленной на краю пристани, было неуклюже проковырено дно — ножом или большим гвоздем, отчего она на треть заполнилась водой (но не потонула). И ничего больше.

На Майера страшно было смотреть и еще страшнее заговаривать с ним. Но и интересно: он осунулся, из округлого толстяка превратился в гончую. Даже мягкий бесформенный нос удлинился и заострился, а карие глаза посветлели, став почти желтыми, колючими и беспощадными.

Профессор распорядился зарыть обуглившиеся останки Ница в лесу, в овраге. Вместо креста или камня в землю воткнули палку (хорошо еще, не осиновый кол), на которой фломастером было выведено число 35 — порядковый номер в личном деле пациента. Ни имени, ни даже прозвища — такова была мелкая месть хозяина Гипербореи.

Герою Лаггу, как и обещали, установили надгробный памятник на вершине сопки, той самой, с которой вещал и затем облил себя бензином Анти-Герострат. На камне — мрачно-багровой глыбе гранита, выбили торжественно - лаконичную надпись: «Скорбим и помним тебя, герой Джонатан Лагг». Над надписью красовался барельеф. Но лучше бы обошлись без портрета: скульптор-самоучка сотворил карикатуру — профиль с чересчур длинным носом, срезанным подбородком и дико выпученным глазом без зрачка.

На следующее после пожара утро меня позвал к себе Роу. Теперь он принимал пациентов, поскольку все кабинеты и залы ушли пеплом, у себя в домике, в чистенькой гостиной с печкой. Психоаналитика еще больше, чем Майера, встряхнула катастрофа. Правда, в другой модальности: бросило не в ярость и мстительность, но в паническое отчаянье. Выглядел он ужасно: потухшие глаза, тик, прерывистая речь. Тонкие трепетные пальцы не просто вибрировали — тряслись. Доктор сломался. Паучок с ужасом осознал, что его уютную паутину порвал злодей-великан.

Я выразил ему свое сочувствие. Подумав, добавил слово «соболезнование».