...Либо с мечтой о смерти

— Спасибо. Помню одну из ее сказок — ей было тогда лет восемь или девять. По моей просьбе она рассказывала ее вслух, а я записывал на диктофон. Речь шла о синем олене, волшебном звере с нехарактерным для копытных длинным пушистым хвостом. Олень путешествовал с планеты на планету, благодаря чему сказка не кончалась. Предыстория зверя была не совсем обычной. «В одной деревушке, — цитирую по памяти, — люди были озлоблены на правительство и поклялись не жениться, чтобы не продолжать род. А тех, кто нарушит запрет, убивать. Там жили девушка и юноша, которые полюбили друг друга. У девушки был кот, черный, с зелеными глазами, а самыми любимыми ее животными были олени. Юноше безумно нравился космос, а любимым его цветом был синий. Они решили сбежать, чтобы соединиться, но об этом прознали соседи и погнались за ними. Догнали и хотели убить, но Бог решил пощадить их, потому что они были добрыми, и превратил их в синего оленя. Но тут влез кот. У оленя был маленький хвостик, но когда кот прыгнул в него, хвост стал увеличиваться, стал большим и пушистым. Олень улетел на небо. Его призывали в трудные моменты на разные планеты, и он помогал».

— Да уж. Я бы призадумалась над такой сказкой, — пробормотала Юдит с тихой улыбкой. — Интересный момент: могут ли сливаться души? Мне иногда кажется, что две любящие половинки рано или поздно сливаются и рождается совершенный человек, андрогин, имеющий волшебные свойства. История Платона наоборот. А тут сразу трое — совсем круто. Словно три крохотных ртутных шарика слились в одну большую сверкающую каплю. А вдруг такое и впрямь возможно?

— Я тоже так думал: а вдруг? Вдруг ей ведомо что-то такое, о чем не догадываюсь ни я, ни умные ученые мужи? Восторженный дурак, погрязший в обожании. Я трясся над ее рисунками: она необычно малевала, снизу вверх — начиная с башмаков и кончая прической, над пластилиновыми существами, прототипов которых не существовало в природе. Эти монстрики были героями ее сказок и валялись по всей квартире, и когда она теряла к ним интерес, я заливал фигурки прозрачным клеем, для сохранности, и прятал в свой стол. Конечно, не все в нашей жизни было идиллично. Это теперь, по контрасту с последующим то время видится мне раем. Характер у нее был еще тот! Упрямая, как танк или трилобит…

Юдит фыркнула.

— Что в этом смешного?

— Откуда вам известно об упрямстве трилобитов? Они ведь давно вымерли.

— Возможно, я путаю их с троглодитами? Но не суть. Она вечно билась за собственную свободу, по любому поводу. А тут еще денежные проблемы. На приличную работу я устроиться не мог, поскольку органически не способен по восемь часов в день заниматься тем, что мне неинтересно. Моя писанина не кормила: издательства возвращали назад рассказы и повести, а киностудии — сценарии. Предлагали, правда, издаваться, но только за свой счет. Зарабатывал редактурой и корректурой, которую брал на дом. Надомная работа позволяла больше времени проводить с ней, но платили, естественно, гроши. Обращаться за помощью к бывшей жене, ставшей вполне респектабельной дамой, не позволяла гордость: она вспоминала о дочке два раза в год, присылая открытки и плюшевых уродцев кислотных расцветок в день рождения и на Рождество.

— А она не скучала по маме? Не спрашивала о ней?

— И скучала, и спрашивала. Сначала я отговаривался, что мама уехала по работе, а когда ей исполнилось шесть, выложил всё как есть. Без скидок на возраст. Мама нас бросила, чужой мужик с активной второй чакрой ей дороже дочки.

— В шесть лет о чакре? Напрасно.

— Я объяснил ей примерно, что имею в виду.

— Напрасно не это: развенчивать для маленького ребенка образ матери.

— Слышу голос психолога, хоть и недоучившегося. Можно, вы уберете из нашей беседы эту свою субличность?

— Простите.

— О чем я?.. Ах, да. Денежное напряжение в отношениях возникло позже, когда она стала превращаться в подростка. А в ее десять лет в доме поселился полтергейст.

— Правда? — улыбнулась Юдит.