...Либо с мечтой о смерти

  Не умирай в шестнадцать лет. Не надо.
  Умрешь — опять ведь придется по новой.
  Но город может быть хуже — глухой и грязный.
  А в семье — мать будет пить беспробудно.

  Не срывайся, не падай в короткий отдых,

   не начинай сначала.
  Ну да, я опять приду, чтобы быть возле.
  Буду братом, буду качком, чтоб твоим кобелям
   разделывать морды.
  Но о чем с этим бешеным грубым парнем
   будешь ты говорить вечерами?

  Город может быть грязным, а время тусклым.

  Послезимье (ядерное) или горстка вынесших
   экологическую катастрофу.
  Уже не нырнешь в озеро, не заблудишься в густых дебрях
  И верхом не проскачешь по влажной траве, по тропинке,
   вьющейся в поле…

  Но главное: кто-то будет тебя постоянно мучить.

  (В отместку кармическую за то, что нынче со мной вытворяешь.)
  Сумасшедший дед будет яро лупить палкой,
  Или соседский пес — кусать и облаивать.

  Нравится картинка? Забей и из головы выброси.

  Смерть хороша вовремя. Тогда она как невеста:
  вся в белом и тихо тебе улыбается.
  Не поминай ее имени всуе. Лучше прислушайся,
  ухо к земле прижав: рокот копыт, зов, шепот…

Рокот корпыт коня, на котором спешит к ней суженый, которого она так ждала, начиная с шести лет.

Господи, как же я ее любил. И как ненавидел…

  Ты — звереныш, хищница, рысь с глазами, словно чифирь.
  Словно два горьких омута, провала в Агр, чья пыль
  натирает мои глазницы, в горле першит, слепит…
  Если сумеешь — отрежь меня! Отъедини, отсеки!

  Если сумеешь… Мы — два сиамских, сросшихся, но не близнеца.

  Моя правая кисть разбита о скулу твоего подлеца.
  Унижая тебя, меня вынуждают бить, подыхать, гореть.
  Ты ж остаешься нетронутой, томной, как девушка-смерть.

  Давай, отсекай! Но знаешь ли, чем резать астральную плоть?

  Даже если, твоими молитвами, меня призовет Господь,
  не радуйся прежде времени, не празднуй приход весны.
  Интересно, что ты придумаешь, чтобы отсечь свои сны?

  Упорно, занудно, в туманно-прозрачном, как водится,

   приду и буду зудеть:
  «Убери за собой и у крыс…», «С подонком не спи…»,
   «Не забудь надеть…»
  Глуши таблетками мозг, чтобы спасть в химической тьме и тиши,
   как бревно.
  Не поможет. Прорвусь и запоры сомну, как бумажные —
   все равно.

  Что ты знаешь — детеныш, вздорный птенец — о свободе, о смерти

   и о любви?
  Эта жизнь зачтется мне за три. Да нет, какое там три —
  восемь жизней, как минимум! Восемь смертей, восемь адских кругов.
  Пальцы твои точеные, мертвенно-синий лак на ногтях…
   Дальше — молча. Без слов.

Будь я проклят, что засел за творчество, позавидовав эссе Юдит! Прошлое ожило с дикой силой. Отчаянье, которое приглушила размеренная жизнь на Гиперборее, охватило с утроенной яростью. Будь я трижды проклят. Не могу…