...Либо с мечтой о смерти

— Я немножко поработала в фотошопе, чтобы акцентировать основное. Никакое фото, даже гениальное, не передает полного впечатления от прекрасного лица. Красота — великая сила. Говорят, что больше всего могущества в знании, но это не так: красота, концентрированная, абсолютная, как у него, пронзает насквозь и овладевает полностью, и никакое знание над мощью ее не властно. — Она усмехнулась со значением. — Но как он был мелок, боже мой! Чудовищный контраст между внешним и внутренним. Через три месяца после начала нашего романа он загремел в тюрьму: ограбление. Тогда я выкупила его без большого труда: жена судьи, шизофреничка, годами лечилась у Майера. Естественно, я ждала благодарности и пристойного поведения, но какое там! Через полгода опять тюрьма. И уже серьезно: убийство с целью наживы двух человек. Сопливый мальчишка, мразь! Он оказался совершенно гнилым внутри. На свидании клялся, что сидит по навету, невинно, но то была ложь. Он зарезал мужчину и его семилетнюю дочку. И лишь потому, что тот (его приятель, кстати) получил за продажу фермы хорошую сумму и хранил наличные дома. Подлый убийца! Но что я могла поделать? Я попалась, намертво. Влипла, как чайка в разлитый в океане мазут. Его душонка — вонючая плесень, но тело… бедра… зелено-золотые глаза… А манера облизываться каждый раз после секса подвижным, острым, влажно-розовым языком… Боже мой. Долго перечислять, что пришлось мне вытерпеть, какие преграды преодолеть, чтобы вытащить его из-за решетки во второй раз. Все наши с Майером сбережения, все мои драгоценности полетели в тартарары. Против него была масса улик и ни одной зацепки для защиты. Но я сделала невозможное. Я всегда ставлю перед собой немыслимые для простого человека задачи и побеждаю. Подлый щенок обрел свободу. Пожизненный срок получил невиновный бедняга, к его несчастью, тоже знавший о продаже фермы и наличных. О, как же я его любила! Все любови, о которых с придыханием пишет литература, смакует живопись, пиликает музыка, по сравнению с моей — парафиновые свечки рядом с огнедышащей мартеновской печью. Но что он сделал, как вы думаете, через два месяца после освобождения?

Мара вперила в меня жаркие очи. Я подождал с полминуты, проверяя, не риторический ли это вопрос. Глаза требовали ответа, ноздри трепетали, как жабры у вытащенной на берег рыбы.

— Наверное, ушел к молоденькой? — выдавил я, уже в процессе говорения осознавая с ужасом, как оскорбителен мой ответ. Словно звонкая пощечина с замахом.

Мара презрительно расхохоталась.

— Посмел бы он! Нет, я сама прогнала его прочь. Слишком велик был перепад. То есть мне даже нравился перепад возраста, перепад жизненного опыта и даже перепад интеллекта. Это возбуждало и подстегивало, давало возможность чувствовать себя не только возлюбленной, но и матерью, и учителем (учителем начальных классов, надо признаться). Но не перепад чувств, о нет! Этот гнилой зеленоглазый зверек уверял, что любит, что обожает до безумия, но объятия его становились все короче, все холоднее. Я прогнала его, когда почувствовала, что он приходит ко мне то ли из чувства долга, то ли из благодарности. А скорее всего — от страха. О, с каким треском я вышвырнула его из своей спальни! И тут же поняла, что должна его уничтожить. Нанесший мне столь сильное оскорбление не должен жить, дышать, радоваться, совокупляться. Но мне мало было просто погубить маленькую грязную тварь. Обычная смерть жалкого уголовника не доставила бы ни радости, ни даже облегчения. Просто убить? О, совсем несложно: киллер не запросил бы много за этот человеческий мусор, больше того, я нашла бы мужчину, который прикончил бы мальчишку за пару ночей со мной. Это было пустяковой задачей. Но мне мало было убить.

Мара замолчала и перевела дыхание. Мрачные глаза буравили меня с напряжением, ноздри трепетали еще неистовей, как флаги на сильном ветру. Чего она ждала? Сочувственного кивка?

Я послушно кивнул. И она снова заговорила, словно я нажал на кнопку «вкл»:

— Мне нужно было уничтожить его совсем. Растереть в труху не только стройное загорелое похотливое тельце, но и гнилую душонку. Загасить искру. Аннигилировать. Но вот как? Без чужой помощи в этом сложном деле не обойтись. И тогда я придумала остров Гиперборею. Всё, всё здесь, — Мара повела тяжелым подбородком в сторону окна, за которым высились поросшие можжевельником сопки и белел кубик лечебного корпуса, — плод моего мозга. От Майера нет ничего. Мой муж очень глуп и примитивен, но, к счастью, зверски честолюбив. Отличное сочетание в умелых руках. Его пленила идея экспериментировать на живых людях, которым некуда податься, некому пожаловаться. Он понял, что благодаря мне имеет все шансы стать величайшим в истории психологом-исследователем. Он рискнул всем, продал последнее, что у нас было — дом, и вот мы здесь. И он, он тоже здесь. Дожидается своей участи!

Последнюю фразу Мара произнесла с горделивым смехом.

— Испанец? — уточнил я.

— Кто же еще? Хотите, покажу его вам? Впрочем, нет, еще рано. Потом, попозже, и при условии, что будете правильно себя вести.