Личная нескромность павлина

Только разнежишься, ослабишь поводья, сколько опасностей подстерегает тебя на своих же собственных угодьях. А кофточка-то, оказывается, все время была при ней, никуда она не улетала, это косынку в первый же момент скачки сорвало с головы, а кофта чудом удержалась на правом плече, прижатая к горячему боку.

До чего обходительный участковый в Котловане! Если ему случится ехать в район, он, благосклонно озирая из окна автобуса знаменитые окрестности, не преминет заметить, если, конечно, рядом сидит привлекательная попутчица:

— Посмотрите, какой пейзаж, колорит! Золотая осень!

Вот он куда-то названивает:

— Нарисуйте мне характеристику! Как не знаете? Так и пишите. Что пенсионер, постоянный житель.

Закончив разговор и снова пытаясь куда-то дозвониться, он повернулся к конторским:

— Дед наварил бражку — согрейся, сынок.

— Отстали бы от деда. На что он вам дался! — это сказала девушка-счетовод.

— А тут на него акт составлен!

— А кто ж такой сынок, что согрелся, а потом отблагодарил?

— А председатель тут один. Теперь ничего не сделаешь, надо передавать прокурору. — Оторвался от телефона, отходит от стола, но битком набитая контора еще ждет от него продолжения — кто, да чей дед. Да что ему теперь будет, да кто это грелся, но участковый подходит к другому столу и воздевает глаза вверх: «Это что у вас, Маркс?» Он подходит еще ближе: «Извиняюсь, Энгельс».

Тут и я решила задать вопрос, который меня давно интересовал. Вот сейчас я узнаю из первых, как говорится, рук: «А правда ли, что за Пашневым будет лагерь? И когда?»

— Да, — говорит, — будут выращивать табак, но сорт потерялся, семян махорки не достали.

— А народ откуда взять? — спросила я.

Он повеселел.

— Народ? — Он обвел взглядом комнату, и портрет Энгельса, и списки бригад, и карту полей и урочищ. — Только бы огородить, — он многозначительно кашлянул в кулак, — а народ быстро соберем! найдется! — Он повел рукой, и широк был его жест, и обвел он четыре стороны света, и вся многолюдная контора проследила за направлением его руки, и все увидали тот круг, который он плавно очертил, был он безграничен, уходил за речку, и за Котлован, в Новгородчину, и за Удомлю, за Бологое вплоть до Москвы.

Народ есть, семян нет. Не зацвела еще та махорка, и не дошли ее семена до областных огородов и тверских козлов, но зреет уже где-то крутая махра на крутой кирзе.

Вдохновители новых плантаций простерли глаз в медвежий угол:

— Махра!

Подсобное хозяйство: не то выращивать собственные пайки, не то пересыпать суконные мундиры от молей, нафталин, говорят, снимают с производства, а о сбережении начальственного сукна не думали — еще не время, товарищ!