Личная нескромность павлина

Хотя ее дом и находится почти что в тридцатикилометровой зоне АЭС, а над ее огородом проходит оживленная авиалиния, но тем не менее можно сказать, что живет она в глуши, заброшенности, на краю земли.

В стране, где все подчиняется центру (а это относится не только к Москве, но и распространяется на каждую последующую единицу — областной центр, районный центр, центральная усадьба хозяйства), — к периферии власть ослабевает. Возникают административные прорехи. Власть сюда просто не доходит. Эти земли наименее обозримы из центра, они как бы выпадают из его поля зрения. В результате такого административного зияния образуется ниша, в которой существует особое пространство и время. Только здесь возможно современное русское пустынножительство.

Моя героиня живет на краю области, на краю района, на краю владений обширного хозяйства, то есть в тройном удалении от центра.Отсчет времени здесь другой — это тридцатые-сороковые годы, здесь сохранился быт тех лет, и, хотя бой часов Кремлевской башни распространяется на всю страну, как раз тут он не слышен, он сюда не доходит.

Как добраться до Бардаева.

Казалось бы, ну чего может быть проще — вот почта, куда жители окрестных деревень приходят за пенсией, вот магазин, куда они должны совершать каждодневный путь за хлебом.

Итак, цель известна, и ты продвигаешься в нужном направлении?

Путь туда непрямой, одной туда не попасть, и, когда я спрашивала, есть ли вообще такая возможность, никто в точности не знал.

Где-то там, не очень далеко от нее, работают лесорубы. Каждое утро мимо деревни Астафьево, где я жила, проходит грузовая машина, и мне можно поехать с ними, а вечером с ними вернуться.

Но может получиться и так, что она куда-нибудь ушла; тебя высадят где-то там в каком-то месте, и что ты тогда будешь делать весь день одна в лесу, — это был конец января, и морозы были под двадцать пять градусов.

В шесть часов утра я уже поджидала лесовоз.

Была еще полная ночь, километры зимней дороги — лес, одна-две совершенно еще темных деревни, снова лес, и тут где-то на развилке машина остановилась, и мне показали сворачивающую в лес дорогу.

Еще не рассвело, машина уехала, я решила пойти в деревню, которую только что проехали, и постучаться в какой-нибудь дом, дождаться рассвета и поточнее расспросить о лесной дороге.

В деревне было совершенно темно. В предпоследней избе как будто мелькнул свет. Мне открыла хозяйка, я объяснила, куда я и зачем, — ну, проходи в дом, грейся у печки; говорили о том о сем. Издеваются над скотиной, гоняют пастухи, как Чапаев верхом, с нагайкой.

В Липнах ушел старичок в лес. Уже коров пригнали — лычагу собрать сказался, ненадолго — и пропал, не вернулся. Уже полтора года прошло с тех пор, так и не нашли.

Если помер бы — то нашли, если медведь задрал — то шапка бы осталась, если утонул — то куда бы да вынесло. Да и зачем ему в воду лезть. Всей деревней ищут по сей день. Вот какой там у них лес.

А Бардаево еще дальше, за Липнами.

Было включено радио, тут мы услышали, что разбился американский корабль «Челенджер». Мы ждали сообщения о судьбе экипажа, но это была короткая утренняя информация.

Хозяйка позвала обедать. Хотя было восемь часов утра, она сказала именно — обедать, отведайте наших крестьянских щей, — и действительно были налиты кислые щи из серой капусты — крестьянский обед в восемь утра перед отправкой в лес.

Хозяин проводил меня, опять мы прошли всю деревню, через мост, через злополучную Съежу, и предупредил, что впереди много развилок.

Поскольку наезженного пути нет и можно запутаться в колеях, мы решили, что я прямо вот так в лес не отправлюсь, а пойду до другой деревни, где меня, возможно, довезут к бабе Нюше, как они ее называли, на лошади, если будет точно известно, не заметена ли дорога и сохранилась ли вообще. Никто, кроме нее, по этой дороге не ходит, а сама она уже целый месяц в деревне не появлялась и даже если и прошла, то следы ее давно заметены.

Итак, ты должен препоручить заботу о себе кому-то другому.

Ты смело стучишься в любой дом, тебя должны, так сказать, наставить на путь. Та, к кому ты идешь, — все ее знают — для них своя, и ты тоже делаешься как бы включенной в их родню.

Отправляясь в такую дорогу, ты как бы превращаешься в странника. Все происходит помимо тебя. Ты полагаешься на случай, и, хотя вроде бы получается, что отдаляешься от цели и образуются какие-то непреодолимые препятствия, ты продвигаешься в нужном направлении, попадая все к новым и новым людям. Это и есть странноприимческая традиция, которая сохранилась. Где-то она, может быть, полностью исчезла, и это дает основание кому-то говорить, что деревня умирает. Но до тех пор, пока входишь в любой дом и знаешь, что тебя обогреют и примут, можно утверждать, что деревня жива.