Личная нескромность павлина

Вот я иду уже целый час по этой дороге, иду совершенно в сторону от Бардаева, меня нагоняет грузовик. Махать не надо, шофер сам останавливается, спрашивает, куда направляюсь, отвечаю, что к бабе Нюше, он задумывается, как мне помочь, и сообщает, что сейчас мы поедем вот до такой-то деревни, там он меня оставит, — скажешь, что от меня, от дяди Вани, — мне надо будет его подождать до обеда, а после он за мной заедет и ему удастся меня даже к ней свезти.

Не успеешь войти, а тебе предлагают сначала посушить валенки, потом забраться погреться, и вот ты уже спишь на незнакомой печке, в какой-то избе, третьей с краю.

Хозяйка куда-то уходит ненадолго, за водой, кажется; ее муж где-то тут неподалеку ловит рыбу, она возвращается, печет пирожки, стучится дядя Ваня, меня снабжают пирожками и гостинцами для Нюши.

Мы едем с дядей Ваней, он спрашивает, а как вы узнали про нашу бабу Нюшу, такой вопрос мне уже задавали, им как-то не представить, что где-то в городах про нее знают.

Чувствуется, что у них какое-то особое отношение к ней, что она занимает важное место в их жизни, и ты догадываешься, что являешься свидетелем какой-то сокровенной ее стороны, а для них твое желание повидать бабу Нюшу — знак твоей причастности к этой потаенной жизни.

Добровольное отшельничество. Жизнь в опустевшей деревне. Мы говорим об отшельнике, о человеке, ведущем одинокую жизнь. Первые вопросы к такому человеку, как пишет Торо в «Уолдене, или Жизни в лесу»: «Чем я питаюсь. Не чувствую ли себя одиноким. Не было ли мне страшно».

Моя героиня живет там, где раньше была целая деревня. Вот как это выглядит теперь — небольшое поле, посредине ее дом и кругом лес на многие километры.

Как-то при мне она вспомнила — бабы ее спрашивали, как же она тут живет, не страшно ли ей.

— А если кто постукочится?

— А постукочится и уйдет.

Как-то раз ходила баба Нюша за брусникой.

— Набрала я корзинку. Тут попалась мне клюква. Крупная, чернехонькие кочки. С избу местечко. Я разостлала платок и все в платок стала ссыпать. Набрала килограмма два, а всю клюкву не обрала и говорю — это я завтра приду и наберу. Я иду с клюквой, стемняется.

Вдалеке вижу, не то человек, не то медведь. Я и говорю — не знаю, кто там.

А он опустился вниз и давай воду в канаве пить, и вода булькала. Я и пошла мимо него по тропочке.

Потом я догадалася, так это медведь!

Дубом шел, большущий, высокий, что человек с горбышкой, горбышка, как котомка, подвешена. Ягод наелся и пить захотел, пошел в канаву пить.

Если бы я на него наткнулась, он тронуть бы не тронул, а испугаться — испугался бы.

Это у меня на муравьев были бутылки поставлены. Подхожу я, а там медведь мои бутылки раскидал и в муравейнике роется.

— Ах ты черт! — кричу ему. — Сейчас старух напугал и меня тоже напугать хочешь!

Как он бросился прочь, как я его гнала по этому шелепнику!

— Держи, держи! — я кричу.

Образ жизни ее лишен каких-либо экстравагантностей, и, если не учитывать, что рядом нет болтливых соседок, он у нее традиционно крестьянский, она подчиняется тому же ходу вещей, тому же крестьянскому календарю. И хотя год за годом хозяйство ее сужается (сперва была отнята отцовская земля, а потом и собственный участок несколько раз урезался), все равно все дни ее заполнены, все равно она живет в этом распорядке земледельческого цикла.

— У меня как будто семья какая. Все мне некогда!

Теперь у нее есть только картошка, лук на огороде и кот в доме.

Бабу Нюшу сбить с толку трудно. Даже забежавший волк, который долго ошивался возле ее дома, не мог помешать ее огородным работам.

— Копаю я огород. Бежит волк. А я думала, собака. И говорю, не знаю, нет, собака, нет, волк. Весь сивой. Я вышла из огорода. Куда, я говорю, идешь! Он остановился и смотрит на меня, потом побежал к байны, сел на дороге у байны и сидит. Я туды к нему подвигаюсь, он отбежал к болоту у елки, сел и сидит. А я и говорю, сиди! Мне некогда с тобой разговаривать. Мне надо огород копать».

Когда она говорит волку: «Иди, мне некогда с тобой разговаривать, мне надо огород копать!» — это разговор с соседом. Вот какие у нее соседи. Не болтливые соседки.

Заправский отшельник непременно стремится к возможно большей независимости от мира, он даже гордится автономностью своего существования. Такого рода гордость мы найдем у Робинзона Крузо и встретим у автора «Уолдена».

Интересна у Торо некоторая снисходительность к бедному фермеру, ирландцу, который, несмотря на свой каторжный труд, не может предложить гостю чистой воды. Гость богаче — у него целое озеро.

Утвердилась в своей горделивой независимости и моя героиня.

— Я одна, — сказала она, — а посмотри в деревне, как они колотятся.

У нее есть свой ключ, находится он в достаточном удалении от ее дома, где-то на опушке леса, но она не спешит его показывать. Я заметила это, когда вначале вызвалась принести воды. Как я поняла, она этот родник таит.

Так случилось, что весть о гибели «Челенджера» прибыла в Бардаево вместе со мной.

— Американский корабль с космонавтами упал в океан.

— Акула рыба разобьет этот самолет и всех съест.