Личная спецслужба Сталина

Без ведома и разрешения Правительства провели в Ленинграде Всесоюзную оптовую ярмарку, нанесшую большой экономический ущерб стране.

Кузнецов, Попков, Капустин, Лазутин, Турко, Закржевская и Михеев расхищали государственные средства и пользовались ими для личного обогащения».

— В чем, на ваш взгляд, главная вина обвиняемых? — спросил Сталин Абакумова.

— В попытках взорвать партию изнутри и узурпировать партийную власть, в навязывании Ленинградской партийной организации в качестве ее руководителей разложившихся людей — пьяниц и воров, обкрадывавших партию и государство, — твердо и уверенно ответил Абакумов.

Сталин задал Абакумову второй вопрос:

— Признали свою вину обвиняемые?

— Полностью признали, товарищ Сталин, — ответил Абакумов.

Детально разбираться в деле «ленинградцев» Сталин по состоянию здоровья не смог.

29 — 30 сентября 1950 г. Военная Коллегия Верховного Суда СССР в открытом судебном заседании рассмотрела уголовное дело по обвинению Кузнецова, Попкова, Вознесенского, Капустина, Лазутина, Родионова, Турко, Закржевской, Михеева.

Входе судебного заседания обвиняемые свою вину признали полностью.

Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила Кузнецова, Попкова, Вознесенского, Капустина, Лазутина и Родионова к расстрелу.

По распоряжению Сталина Маленков, Берия и Булганин допросили Вознесенского и пришли к выводу, что он виновен в предъявленных ему обвинениях. В подписанной ими докладной записке на имя Сталина говорилось:

«Товарищ Сталин! По Вашему указанию Вознесенского допросили и считаем, что он виновен».

После того как Сталин лично, в присутствии Абакумова, передопросил Вознесенского и Кузнецова и они полностью признали свою вину, приговор был приведен в исполнение.

Обвиняемые Турко был осужден на 15 лет тюремного заключения, Закржевская и Михеев — на 10 лет.

Охота на Берию

После ареста Абакумова генерал Джуга продолжал негласное наблюдение за работой нового руководства МГБ СССР. Большие сомнения вызывали у него две новые ключевые фигуры министерства, пришедшие на эти посты из ЦК ВКП(б): сам новый министр Государственной безопасности Игнатьев и его заместитель по кадрам Епишев, бывший первый секретарь Одесского обкома партии, человек с весьма сомнительными связями. В продвижении их на эти должности особенно усердствовали Маленков и Берия, с которых Джуга не спускал глаз ни днем, ни ночью, фиксируя каждый их шаг.

Назначение Игнатьева и Епишева в МГБ СССР состоялось вопреки протестам Джуги, который доказывал Сталину, что они, не являясь профессионалами, ничего не смыслят в работе органов государственной безопасности и обязательно превратятся, если уже не превратились, в марионеток в чужих руках. Как когда-то с назначением Абакумова, Сталин не посчитался с мнением Джуги.

Джуга, которому после 1949 г. становилось все более и более трудно работать со Сталиным, начал всерьез подумывать об отставке, тем более что он был абсолютно лишен тщеславия и всегда тяготился своей должностью, мечтал о том времени, когда сможет заняться научной работой. После 1949 г. Сталин стал совершенно другим человеком. Если до этого они с Джугой понимали друг друга с полуслова, в буквальном смысле этого слова, то теперь чуть ли не каждый доклад сталинского любимца приводил к спорам и откровенно конфликтным ситуациям. В результате Сталин стал все меньше и меньше прислушиваться к рекомендациям генерала Джуги, однако расстаться с ним. по одному ему известным причинам, упорно не хотел.

Когда в одну из серьезных размолвок Джуга в девятый раз попросил Сталина разрешить ему оставить должность и, демобилизовавшись, перейти на научную работу, Сталин, по своему обыкновению помолчав, сказал:

— Выбрось это из головы. Вот умру, тогда ты и освободишься. А до этого будешь при мне. — Снова помолчав, добавил: — И чего тебе только не хватает? Кажется, имеешь все: в двадцать три года стал генералом, да еще каким! Побил всех врагов. И все тебе мало? А еще говоришь, что живешь для народа.

Не любивший жаловаться на трудности, всегда плотно застегнутый на все пуговицы, Джуга вдруг разоткровенничался:

— Живу очень плохо, товарищ Сталин. Шестой год не был в отпуске, личной жизни никакой, одна работа без конца и без края. Больше всего на свете люблю розы, а приходится, извините, товарищ Сталин, ковыряться в человеческом дерьме.

Сталин, с удивлением взглянув на так непохожего на себя Джугу, которому всегда все было нипочем, который вообще не признавал трудностей, никогда по-настоящему не волновался и не выходил из себя, произнес: