Личная жизнь Александра I

«Надо побывать на моем месте, чтобы составить себе понятие об ответственности государя и о том, что я испытываю при мысли, что когда-нибудь мне придется дать отчет перед Богом за жизнь каждого из моих солдат. Нет, престол не мое призвание, и если бы я мог с честью изменить условия моей жизни, я бы охотно это сделал…» (С. Шуазель-Гуффье цитирует Александра I).

* * *

«Признаться, иногда я готов биться головой об стену» (Александр I).

* * *

«И хотя теперь все еще здесь спокойно, но за спокойствие сие долго ручаться невозможно… Опасность оказывается в том, что составилось общее в черном народе мнение, что правительство не только хочет даровать свободу, но что оно уже ее и даровало и что одни только помещики не допускают или таят ее провозглашение… Что за сим следует, вообразить ужасно, но всякому понятно…» (М. М. Сперанский).

* * *

«…русский император доказал в свою очередь, что у него немалые «дипломатические» таланты. Наполеон даже на острове Св. Елены говорил про него: «Александр умен, приятен, образован. Но ему нельзя доверять. Он неискренен. Это — истинный византиец, тонкий притворщик, хитрец». По словам Шатобриана, «искренний, как человек, Александр был изворотлив, как грек, в области политики». А шведский посол в Париже Лагербиельне говорил, что в политике Александр «тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, и фальшив, как пена морская».

Когда дело греков было уже проиграно, Александр говорил Шатобриану:

«Я очень рад, что вы, побывав в Вероне, можете быть беспристрастным свидетелем наших действий. Неужели вы думали, как уверяют наши неприятели, что Священный Союз составлен в угоду властолюбию? Это могло бы случиться при прежнем порядке вещей, но в настоящее время станем ли мы заботиться о каких-либо частных выгодах, когда весь образованный мир подвергается опасности? Теперь уже не может быть политики английской, французской, русской, прусской, австрийской; теперь одна лишь политика общая, которая должна быть принята народами и государями для блага всех и каждого. Я должен первый пребыть верным тем началам, на коих я основал Союз. Представилось испытание — восстание Греции. Ничего не могло быть более выгодного для меня и моего народа, более согласного с общественным мнением России, как религиозная война против турок, но я видел в волнениях Пелопоннеса признаки революции и — удержался…»»

* * *

Быль. 1814 год. Молодой русский полковник влюбился во француженку, истовую католичку. Она ответила на его чувство, а о прочем — до брака ни-ни. Тогда полковник привел девицу в полковую церковь, они встали у аналоя и простояли всю службу до конца. Француженка не понимала ни слова, а полковник (двадцать два года!) сказал, что это и есть венчание по-русски. Дальше горячая любовь, ребенок. Полковник уехал на родину, взял с собой француженку с сыном, дальше пошли дети, жили душа в душу. Полковник уже думал, что пора бы обвенчаться как положено, но стыдно было признаться жене, что он ее обманул.

И вдруг он неожиданно умер. Полковник был богат, набежали наследники — а ты кто такая? Знать тебя не знаем! Француженка стала писать письма во все инстанции. Ситуация была столь необычной, что она везде получала отказ. Дело дошло до государя. Вызвали обер-прокурора, тот только руками развел:

— Ничего нельзя сделать, ваше величество. Церковь здесь бессильна.

— Ax, князь, — сказал Александр, — плохо вы понимаете, что такое православие.

И написал на прошении: «Вменить литургию в венчание. Александр I».

* * *

«…император вдруг перешел к колким шуткам по поводу нежных чувств французского короля к одной придворной даме. «Как, — воскликнул он, — в шестьдесят семь лет у французского короля — любовницы!» — «Ваше величество, — возразила я, — это любовь платоническая». — «Я и этого не допускаю. Мне сорок пять лет, тогда как королю шестьдесят семь, а я все это бросил» (Шуазель-Гуфье С. «Исторические мемуары об императора Александре и его дворе»).

* * *

П. А. Вяземский: «…Александр в последнее десятилетие уже не был и не мог быть Александром прежних годов. Он прошел школу событий и тяжких испытаний. Либеральные помыслы его и молодые сочувствия болезненно были затронуты и потрясены грубой и беспощадной действительностью. Заграничные революционные движения, домашний бунт Семеновского полка, неурядицы, строптивые замашки Варшавского сейма, на которые еще так недавно он полагал лучшие свои упования, догадки, и более чем догадки о том, что и в России замышляется что-то недоброе; все эти признаки, болезненные симптомы, совокупившиеся в одно целое, не могли не отозваться сильно на впечатлительном уме Александра».

* * *