Личная жизнь моего мужа

Если забыть на время все сопутствующие обстоятельства и объективно оценить то, что творилось в тот вечер на сцене и в зале, то это можно сделать с помощью многих слов, а можно – только одного, зато какого – чудо! Артисты превзошли даже то, что показывали на генеральной репетиции, и чем так восхищался Чистяков.

В чем причина такого всеобщего подъема? В подлинном искусстве всегда присутствует некая тайна. Она заключается в том, что никакими словами невозможно выразить, объяснить то огромное воздействие, которое оно оказывает на зрителей. Оно заставляет их сопереживать, расщепляя коросту черствости, оно проникает в такие уголки их душ, о существовании которых они далеко не всегда до этого момента и знали. Впрочем, о таком воздействии написаны множество книг, правда их давно уже никто не читает. Тем не менее, если вас более глубоко интересует данная тема, то позвольте отослать вас к ним. Меня же теоретическая часть данного вопроса в данный момент не слишком волнует, я лишь коснулась его исключительно для того, чтобы лучше обрисовать незабываемую атмосферу того незабываемого вечера.

Почти полтора часа представления пронеслись как одно мгновение. И даже еще быстрей. Актеры замолчали, зато зал взорвался аплодисментами, которые, как принято говорить, плавно перешли в овации. Но это действительно было именно так, все поднялись со своих мест в едином порыве и стали бурно хлопать. Я смотрела на лица людей и ясно понимала, как же они все соскучились по подлинному искусству. Абсолютно прав Чистяков, с каждым годом оно встречается все реже, как золотые самородки в давно разрабатываемом месторождении. И когда зрители совершенно неожиданно видят их, ими овладевает самый настоящий восторг и даже экстаз. Нас постоянно хотят превратить в баранов, подсовывают грубый и примитивный корм. И мы, громко чавкая, его жуем, одни – потому, что даже не понимают качество подобной пищи, другие – потому что ничего иного не могут найти. А есть-то все равно хочется. И когда неожиданно для них им попадаются изысканные блюда, они даже не верят своей удаче. Вот потому сейчас и царит тут самое настоящее пиршество счастья, счастье причастности к подлинности и глубине мира.

Только не думайте, что в тот момент в моей женской головке проносились именно такие глубокие мысли, это уже потом их для вас я все так красиво написала. Даже самой понравилось. Но могу сказать честно, основное их направление было именно таковым. Рядом со мной, не жалея ладоней, аплодировал сын, на его лице царило выражение, которое невозможно спутать ни с каким другим, – выражение счастья и гордости за отца.

Но все имеет свой конец, даже то, что никак не кончается. Овации смолкли, как пушки после боя, и все устремились в холл. Места там было мало, а потому люди стояли очень плотно. Но никто не спешил расходиться. То ли все чего-то ждали, то ли еще находились под впечатлением от увиденного.

Я оказалась прижата к Гороховскому. Его глаза, как лампочки, фонарика сияли восторгом.

– Я не предполагал, что все так будет замечательно! – воскликнул он, обдавая мои нежные щечки своим горячим дыханием. – Я был прав, интуиция меня не подвела. В нашем деле это очень важно. Мы раскрутим твоего мужа, его ждет грандиозный успех! И сами немало заработаем. У меня насчет этого есть пара идей. Завтра заходи ко мне утром, обсудим. Да и супруга приводи.

– Сережа, а ты помнишь, что мне обещал?

Тот удивленно посмотрел на меня.

– О чем ты?

– Ты сказал, что именно я буду решать судьбу театра.

– Да, сказал, а я свои слова держу. Только не возьму в толк, о чем ты?

– Я еще не решила, что делать с театром. Вот я о чем.

– Не решила после такого успеха? – изумленно уставился шеф на меня. – Я знаю, у театра есть долги. Но для нас это не деньги. Мы их погасим, а потом все возместим. Не вижу никаких сложностей. Для банка это будет выгодный проект.

– А если речь идет не о деньгах?

– А о чем же?

– Кроме денег есть в жизни и другие не менее важные материи.

– Ты серьезно?

– Абсолютно серьезно. Тебе не приходит в голову, что на мое решение могут влиять и другие мотивы?

Толпа еще плотней прижала нас друг к другу. Для удобства я вполне могла положить свою голову ему на грудь. Я точно знаю, он бы не стал возражать. Более того, смею предположить, что даже приветствовал бы.

– Да, теперь я что-то начинаю понимать. Хотя пока совсем немного.

– А зачем понимать много? Очень часто это бывает лишним.

– Да, иногда действительно лишнее. И все же не понимаю, неужели после сегодняшнего вечера у тебя поднимется рука все тут уничтожить?

– Поднимется. Но еще не поднялась.

– Жаль, если это случится. Очень жаль. А могу я как-то повлиять на твое решение?

– Можешь и сильно. Но я прошу тебя, не надо. Я должна принять его самостоятельно. Это важно для меня.

– Как скажешь. Ты знаешь, я тебе никогда не мог ни в чем отказать. И если о чем-то и жалел, так это о том, что в отличие от остальных сотрудников, ты почти ничего для себя не просишь.