Личное счастье

Яшка в два прыжка догнал его:

– Ты куда? Жаловаться?

Жаловаться? А кому Антон будет жаловаться? Отец на работе, а Зина ушла к Тамаре. И Антон стоял перед ним, как кролик перед большой собакой.

– Нет, что ты, – начал он торопливо, – просто мне Зина домой велела. Вот я и побежал… И все…

Клеткин положил ему на плечо свою крепкую, хваткую непромытую руку.

– Если Зина велела – иди. Только мне нужны деньги.

– Идти на кино просить? – покорно спросил Антон.

– Не на кино. Это я и сам добуду, у меня – замыслы. Когда накоплю сколько нужно, скажу.

– А где у меня деньги? – растерялся Антон.

– Твои деньги у Зины в сумочке, понятно? Догадка есть или нету?

Антон опустил глаза, у него задрожали губы. «Защищайся, погибнешь!» Это крикнул ему его друг Петушок. Но как защищаться, что делать?! Клеткин тряхнул его за воротник:

– Я сказал. Ты слышал. Все, сеанс окончен. Сегодня вечером принесешь.

– Мне нельзя вечером из дому… Меня не пускают вечером…

– Ладно, учтем, – деловито согласился Яшка. – Значит, завтра, в это время. Только смотри, крупные не хватай, заметят.

Он повернулся и пошел, сунув руки в карманы и насвистывая песенку из фильма «Бродяга». Слух у него был верный, и свистел он очень хорошо.

Петушок с «чижиком» и лаптой все еще стоял у клетки.

– Ну что ж ты? – крикнул он, когда Яшка ушел. – Давай води!

– Я больше не играю, – померкшим голосом ответил Антон.

– Ага! Как тебе водить, так ты не играешь!

Но Антона эти укоры уже не трогали, он их не слышал.

С тяжелым сердцем, машинально считая ступеньки, Антон поднялся к себе на второй этаж.

– Антоша, хочешь оладушка? – крикнула ему из кухни соседка Анна Кузьминична.

Антон ответил еле слышно:

– Нет, не хочу.

В комнате было тихо, чисто, светло. Чуть пошевеливались за окном молодые кленовые листья. На подоконнике ярко краснела распустившаяся герань – маленькая шапочка красных цветов среди бархатных листьев.

«Расцвела! И когда это она успела?» – подумал Антон.

Где-то в соседнем доме пела женщина. Антон прислушался – живая или по радио? Нет, по радио. Женщина умолкла и тут же, почти без перерыва, мягкий мужской голос начал задушевную песню:

Забота у нас простая,
Забота наша такая…

Антон очень любил эту песню. Заслышав ее, он немедленно включил радио. И вот уже прямо для него поют два хороших мужских голоса, рассказывают свое самое дорогое, самое задушевное.

И снег, и ветер,
И звезд ночной полет…
Меня мое сердце
В тревожную даль зовет!

Антон рассматривал герань, слушал песню. А внутри, где-то вторым планом, настойчиво, неотвязно, диктующе шло тяжелое течение мыслей. Надо достать денег. Надо взять их из Зининой сумочки и отнести Яшке. Надо взять и отнести. Надо, надо, надо… Надо сделать это сейчас, пока никого нет. Взять и спрятать. А завтра отнести.

Антон вдруг заторопился. Чего же он тут стоит да раздумывает, пропускает нужное время? А если завтра Зина все время будет дома или куда-нибудь уйдет и унесет сумочку?

Забота у нас простая,
Забота наша такая,
Жила бы страна родная,
И нету других забот…

«А у меня какая забота? – подумал Антон. – А у меня… деньги достать! Не буду, не буду я брать у Зины денег!»

Но тут же в его воображении возникло лицо отца, узнавшего от Яшки про вишневое варенье! Ой, что будет тогда?! Отец обязательно выгонит его из дому! А как Зина будет плакать! И Анна Кузьминична, и соседка тетя Груша, все узнают. И во дворе, и в школе!

Нет. Уж лучше отдать ему эти деньги. Пускай только он отстанет.

Антон поспешно вошел в спальню, открыл незапертый комод, достал черную кожаную сумочку с испорченным замком и слегка потертую по краям. Мамина сумочка, это же мамина сумочка! Это мама ходила с этой сумочкой за покупками, мама держала ее в руках… А он, что же он-то делает? Ворует деньги из маминой сумочки!

Антон быстро сунул сумку обратно и захлопнул комод. Губы у него скривились, в три ручья хлынули слезы, он даже заревел слегка, но тут же и умолк, испугавшись, что услышит Анна Кузьминична. Всхлипывая и утираясь кулаком, Антон уселся на диван. Он не знал, что ему делать.

В шестом часу пришла Зина. С первого же взгляда она заметила, что Антон расстроен, что глаза у него покраснели от слез и что утирался он немытыми руками. Она подозвала его к себе, заглянула в лицо, потеребила его светлый вихорок.

– Ну, Антошка, – ласково сказала она. – Ну как тебе не стыдно! Как будто горе какое случилось – на Выставку не пошли. Неужели плакать из-за этого? Вот соберемся завтра, да и пойдем, и горю конец. Глупый ты еще какой, а?

– Когда пойдем, утром? – спросил Антон голосом, еще прерывающимся после недавнего плача.

– Утром. Как с делами по дому управимся, так и пойдем.

– А придем когда?

– Ну, уж это наше дело. Захотим – и весь день прогуляем. И пообедаем там. И мороженого поедим на ледяной скале.

– На какой скале?

– Ну там такая белая скала стоит, на ней сосульки сверкают и белые медведи живут.

– Живые?

Зина засмеялась: