Личности в истории. Россия

Да только ГОЛ – безобидное объединение, а не подпольная организация с антисоветской пропагандой (так было на самом деле, но не для ГПУ и сталинских приспешников). Чем же они таким занимались? Собирались изредка вечерами и читали – Гегеля, Спенсера, Шопенгауэра, Ницше, Достоевского, спорили, обсуждали, говорили о свободе совести и свободе слова. Была энергия, и было желание что-то изменить, бороться, но за что? До революции понятно, за что боролись и с кем, а теперь враги свергнуты, но свободы так и нет, наоборот, одни запреты, унижения, жизнь не стала лучше, и свойственное молодости стремление к изменению, движению, открытию чего-то нового заставляло задумываться: а что дальше? Как дальше? Им хотелось жертвовать всем, рисковать, «хотелось сдвинуть что-то с прямолинейности, увидеть, услышать, попробовать…» Попробовали… Статья 58, 10 лет без права переписки.

Сидя в одиночке в ожидании решения суда или очередной пересылки, он «наматывал круги» по камере: каждый день семь-десять километров – чтобы не потерять форму, не опуститься, не отупеть, сохранить способность действовать и мыслить. В своей книге «Пути больших этапов», которая вышла в 90-е годы, Вацлав Дворжецкий пишет, что самым страшным в тюрьме было то, что «не давали трудиться». Все психологическое давление было направлено на то, чтобы унизить, низвести человека до скотского состояния, проявляющего только низменные инстинкты. Он придумывал себе занятия, например штопал носки. Целый процесс, занимавший 10 дней: сделать иголку из рыбьей кости, распустить часть, чтобы достать нитки, потом потихоньку класть стежки… Это помогало выжить. А еще – его актерская природа, его призвание. Среди заключенных были и «политические», и «бытовые», и урки, чувствовавшие себя в тюрьме как дома, а в лагере – почти что на свободе и, конечно, королями по отношению ко всем остальным. А надо было выжить, во что бы то ни стало выжить и сохранить свое достоинство человека. Природная наблюдательность, умение видеть, слышать, запоминать и трансформировать помогли ему и в этом: входя в очередной незнакомый барак или камеру, он, пользуясь обрывками услышанных разговоров, имен и уже в совершенстве владея дореволюционной «феней», мог разыграть этюд «я свой, я пахан» – на несколько дней это обеспечивало некоторую неприкосновенность.

Потом был ГУЛАГ: Котлас, Пинега-Сыктывкар, Вайгач, Соловки, Медвежьегорск, Беломорканал, Тулома. Строительство железных дорог, свинцовые рудники, лесоповал, побег, штрафной изолятор… Гибли многие, и гибли потому, что трудно было не уподобиться зверю. Но ведь самое главное, как ты воспринимаешь то, что с тобой происходит, а не происходящее. Двадцатилетний Вацлав Дворжецкий оказался человеком несгибаемой воли и силы духа. Он трудился с полной отдачей даже там, считая, что любое дело должно быть выполнено на «отлично», и смотрел на все несколько отстраненно, видел себя в «предлагаемых обстоятельствах». На Вайгаче, работая на износ в буровых свинцовых шахтах, он не переставал восхищаться нетронутой человеком природой Арктики: гармонией сверкающих льдов, величием айсбергов, северным сиянием, тюленями, с любопытством выныривавшими на берег моря, гагами, тут же выводившими своих детенышей, песцами – все это так контрастировало с грязью лагерного быта и человеческих страданий! Но он благодарил судьбу, что смог увидеть такую красоту! «Лагерь есть лагерь! Что тюрьма, что клетка – одно. Неволя. Тяжелая работа, плохая пища, худая одежда… Преодолевать нужно свое положение и состояние. По-разному можно пытаться преодолевать: работа, дело, надежда на скорое освобождение, вера в правоту свою, вера в идеалы, вера в Бога».

Большое путешествие и испытание – именно так научился он воспринимать то, что тогда происходило. И старался жить днем сегодняшним, не переставая мечтать и считать оставшиеся годы до освобождения. А «зачеты» за выполненные работы внезапно снимались, и долгожданный момент отодвигался на неопределенный срок, никто не знал, что будет завтра.

Дворжеций – актер по призванию, в этом его предназначение, его дело, ему он был верен всю жизнь. Там же на Вайгаче при первой возможности (сами же заключенные выстроили клуб) он организовал «Живгазету», собрал команду – и через месяц уже начались постоянные выступления: песни, танцы, декламации, «оратории» и, наконец, спектакли! Он всех заразил своим энтузиазмом. В 1931–1933 годах в лагерном театре на Вайгаче были поставлены «Ревизор», «На дне», «Квадратура круга», «Дядя Ваня», «Нигилисты». Так началась история лагерного театра, который поддерживал дух людей, томившихся в неволе. Перевели в Медвежьегорск – в Медвежьегорске, в Тулому – значит, в Туломе. Музыкантов, артистов, танцоров, режиссеров в сталинских застенках было немало, и, объединившись, они старались заниматься любимым делом, служить искусству. В «Медвежке» играли «Дон Кихота», в Туломе Дворжецкий мечтал поставить ростановскую «Принцессу Грезу» и читал в бараке отчужденным, одиноким, озлобленным людям: