«Между людьми нет ни одного, кто не носил бы в себе своего, беспримерного, неповторимого видения вселенной… …Лишь изредка и на мгновение озарит человека его личная истина, горящая в нем потаенно, и снова пропадет в глубине. Только избранникам дано длительно созерцать свое видение, хотя бы не полностью, в обрывках целого; и это зрелище опьяняет их такой радостью, что они как бы в бреду спешат поведать о нем всему свету. Оно не изобразимо в понятиях; о нем можно рассказать только бессвязно, уподоблениями, образами…»
[
←20
]
Ницше.
[
←21
]
Ходасевич.
[
←22
]
«Атеизм говорит о силе ума, но лишь до определенной степени».
[
←23
]
О. Уайлд.
[
←24
]
Как будто этот писатель никогда не любил по-настоящему, и в отношениях между мужчиной и женщиной не видел области чувств и душевных привязанностей, того нежного облака, которое окружает любящих, а без этого нежного облака любовь в самом деле превращается в чистое утоление половой жажды.
[
←25
]
«Жизнь души начинается с осознания Я, – хотя бы эта жизнь часто прерывалась периодами, заполненными самым ужасным чувством, чувством смерти».
[
←26
]
Таким же должно быть и наше отношение к книге. Книга тоже храм души и гробница своего создателя. Неуважение к книге – последнее уважение, какое можно оказать человеку, это обида его душе.
[
←27
]
Потустороннее – нем.
[
←28
]
Спасибо В. Набокову за определение.
[
←29
]
«Напрасно разум кричит: не он определяет цену вещам».
[
←30
]
Могут сказать: а как же магометанство с его отсутствием нравственных затруднений, вообще с безмятежной, насколько мы можем судить, и твердой душевной жизнью? В нем есть вера, но нет культуры и жизненных ценностей в этом мире. Все ценности там, здесь же – только подчинение властям. Душа человека становится игрушкой в руках духовных вождей. Говорят о «нигилизме» Христа, Который все ценности увел за край земной жизни. Неправда! Именно в мусульманстве мы видим настоящий самум, уносящий все земные ценности в магометов рай. «Не нужно трудиться – нужно повиноваться». Земная культура, ценности жизни создаются воодушевленным трудом ради высших целей. Мусульманство не только «освободило совесть от невыполнимых требований», как иногда говорят; оно освободило совесть от требований вообще. Вопрос о спасении души не занимает магометанина, потому что душа его уже подразумевается спасенной, при условии, конечно, что она была покорна властям. И сегодня мы видим в мусульманстве духовную пустыню: «В небе – Бог, на земле – ничего».
[
←31
]
Впрочем, страх смерти есть не отношение, а состояние души, и вызывается не внешними, а внутренними обстоятельствами, среди которых главное – недостаток осмысленности жизни, чувство жизненной неудачи. Мы боимся не смерти, потому что ничего о ней не знаем, мы боимся жизни. Смерть в этом случае есть только символическое представление наивысшего страха; точно так же, будучи в тесноте и тоске, мы боимся болезней, потери близких. Испуганная душа находит образные выражения своих страхов, прикрепляет неясную, вызванную жизненными обстоятельствами тревогу к определенным вещам. Нас ужасает не смерть, но жизнь.
[
←32
]
Ст. Лем.
[
←33
]
То же самое отношение между писателем и литературным языком. Писатель скорее преграда на пути своего языка; он передает потомкам только малую часть пришедшего потока, и ту многократно очищенную. «Народная речь» не такое сокровище, как мы привыкли думать; вернее, она становится сокровищем только при условии, что есть ее судья и оценщик – писатель. Без оценки и разбора нет совершенствования.
[
←34
]
Конечно, суть гуманизма изначально вполне выражалась словом человекобог. Однако со временем гуманизм соединился с демократией, и по мере неуклонного измельчания человеческой породы слово «человекобог» применительно к его сторонникам стало звучать насмешкой. Из «богов» получились бесы. Гуманизм от начала, а теперь особенно, ставил своей целью освободить человека от самого себя. Все разговоры о борьбе с Богом, с внешним принуждением и прочными авторитетами были только прикрытием для главного: освобождения от человеческого, как оно выработалось за тысячи лет культурной истории. Вся жестокость революций, французской и русской, была направлена не против Бога, а против человека, из которого только пытками и угрозами удавалось вытравить божественное, то есть – не устану повторять – человеческое по преимуществу. Как он ни слаб, человек всё-таки держится за свою природу, и только испуганный или соблазненный может от нее отказаться. Революция и демократия – дети одного отца. При всех внешних различиях внутренняя разница между ними только в том, что революция в качестве последнего довода прибегает к насилию, а демократия – к соблазну. В полной мере испытав первое, Россия знакомится со вторым.
[
←35
]
«Чтобы улучшить качество человеческой жизни!»
[
←36
]