Личные воспоминания о Жанне Д`Арк сьера Луи Де Конта, ее пажа и секретаря. Том Сойер — сыщик

— Стой тут и представляй Францию, а я покамест отдышусь. Нет у нее отныне другого знамени.

Наша болтовня мигом смолкла. Казалось, он объявил о чьей–то смерти. В наступившей тишине слышалось только частое дыхание гонца. Отдышавшись, он заговорил:

— К нам дошли черные вести. В Труа подписан договор с англичанами и бургундцами. Он связывает Францию по рукам и по ногам и выдает ее врагу. Все это натворил герцог Бургундский и эта дьяволица — наша королева. По этому договору Генрих Английский женится на принцессе Екатерине…

— Как? Дочь французских королей отдают за Азенкурского палача? Не может этого быть! Ты, верно, ослышался!

— Если ты и этому не веришь, Жак д'Арк, трудно тебе придется: ведь ты еще не знаешь самого худшего. Ребенок, рожденный от их брака — пускай даже дочь, — наследует оба престола — Англии и Франции, и оба остаются за его потомством навечно.

— Ну, тут уж явная ложь! Ведь это против нашего салического закона[7], а значит, не может иметь силы, — сказал Эдмон Обри, прозванный «Паладином» за то, что постоянно хвастал своими будущими победами. Он хотел еще что–то сказать, но его голос потонул в общем шуме; все негодовали и говорили разом, и никто никого не слушал, пока Ометта не убедила нас помолчать:

— Нельзя же так! Дайте ему досказать. Вы недовольны его рассказом, потому что все это кажется ложью. Если это ложь, так надо бы радоваться. Продолжай, Этьен!

— Мне немного осталось добавить: наш король Карл Шестой будет царствовать до смерти, а после него Францией будет править Генрих Пятый, король Англии, пока его ребенок не подрастет настолько, чтобы…

— Он будет править нами? Палач? Ложь! Все ложь! — закричал Паладин. А как же наш дофин? Что сказано о нем в договоре?

— Ничего. По договору он лишается престола и становится изгнанником.

Тут все разом закричали, что это ложь, и заговорили уже весело.

— Договор недействителен без подписи нашего короля, а он разве пойдет против собственного сына?

На это Подсолнух сказал:

— А как по–вашему, королева подписала бы договор во вред своему сыну?.

— Эта змея? Конечно. Про нее и говорить нечего. От нее ничего другого ждать нельзя. Она по злобе своей пойдет на любую подлость; а сына своего она ненавидит. Но ее подпись не имеет силы. Подписать должен король.

— А теперь дайте я еще спрошу. Наш король объявлен сумасшедшим, верно?

— Да, но народ только больше полюбил его за это. Через свои страдания он стал нам ближе. Кого жалеешь, того любишь.

— Правильно, Жак д'Арк! Но что спросишь с безумного? Разве он знает, что делает? Нет. И разве трудно другим заставить его сделать что угодно? Очень легко. Он уже подписал, говорю вам.

— А кто его заставил?

— Это вы и сами знаете: королева.

Тут все снова зашумели и заговорили разом, осыпая королеву проклятиями. А Жак д'Арк сказал:

— Многие слухи оказывались ложными. А таких позорных и горьких вестей, таких обидных для Франции мы еще не слыхали. Значит, можно надеяться, что и это ложные слухи. Кто их принес?

У Жанны вся кровь отлила от лица: она боялась услышать ответ и чутьем уже угадывала его.

— Их принес кюре из Макси.

Все горестно ахнули. Мы знали его как человека надежного.

— А сам–то он верит им?

Мы ждали ответа с замирающим сердцем

— Да. И мало того. Он сказал, что наверняка знает, что это правда.

Некоторые из девочек заплакали, мальчики угрюмо смолкли. Лицо Жанны выражало тоску, какую мы видим в глазах подстреленной насмерть серны. Она страдает без жалоб; так и Жанна — не произнесла ни слова. Ее брат Жак нежно погладил ее по волосам, желая утешить, и она благодарно поцеловала ему руку, все так же молча. Но вот наконец мы опомнились, и мальчики заговорили. Ноэль Рэнгессон сказал:

— Когда же наконец мы будем взрослыми? Ох, как медленно мы растем! А Франция никогда еще так не нуждалась в солдатах, чтобы смыть наш позор.

— Несносный возраст! — сказал Пьер Морель, прозванный «Кузнечиком» за выпуклые глаза. — Нам еще ждать да ждать. Война идет уже сто лет, а мы всё не можем себя показать! Как мне не терпится стать солдатом!

— А я дольше ждать не буду, — сказал Паладин. — И уж когда пойду, вы обо мне услышите, вот погодите! Есть такие, что при штурме крепости норовят оказаться позади, а я согласен быть только в первых рядах! Никого не пущу вперед себя, кроме командиров!

Даже девочки исполнились воинственного пыла, и Мари Дюпон сказала:

— Как я хотела бы быть мужчиной! Я бы сию минуту пошла воевать! — И, гордая своей храбростью, она огляделась, ожидая похвал.

— Я тоже, — сказала Сесиль Летелье, раздувая ноздри, точно боевой конь, почуявший битву. — Я ручаюсь, что не убежала бы с поля, хотя бы на меня шла вся Англия!

— Ха! — сказал Паладин. — Девчонки только и умеют, что хвастать, а больше ни на что не годны. Будь их хоть тысяча, а как повстречаются с отрядом солдат — сразу покажут пятки. Чего доброго и крошка Жанна захочет идти в солдаты?

Такое предположение очень всех насмешило, но Паладину этого показалось мало, и он продолжал: