Личные воспоминания о Жанне Д`Арк сьера Луи Де Конта, ее пажа и секретаря. Том Сойер — сыщик

— Могу себе представить: так и ринется в бой, как заправский вояка! Да еще, пожалуй, не пойдет простым солдатом, вроде нас грешных, а офицером, в доспехах, в стальном шлеме с забралом, — чтобы не было видно, как она краснеет. Шутка сказать: целая армия, и все незнакомые! Да что там офицер! Она у нас будет капитаном. Да, да! Поведет за собой сотню солдат… или, может быть, девчонок? Нет, не пойдёт она простым солдатом! А уж как двинется на врага, так точно вихрем его сметет!

Он еще долго потешал нас, и мы прямо покатывались со смеху. Еще бы не смеяться: подумать только, что эта кроткая девочка, которая и мухи не обидела бы, которая пугалась одного вида крови и всегда так робела и смущалась, — что эта девочка могла пойти в бой и повести за собой солдат!

Наш смех совсем смутил бедняжку; а между тем в эту самую минуту готовилось нечто такое, отчего все переменилось, и молодежь увидела, что смеется тот, кто смеется последний. Из–за Волшебного Бука на нас глянуло знакомое и страшное лицо, и мы тотчас поняли, что это Бесноватый Бенуа вырвался из клетки, и всем нам пришел конец! Оборванное, обросшее и страшное чудовище вышло из–за дерева с топором в руке. Девочки громко закричали, и все мы кинулись бежать кто куда.

Нет, не все: Жанна не побежала; она не тронулась с места. Добежав до спасительной опушки леса, окружавшего поляну, некоторые из нас оглянулись: посмотреть — не настигает ли нас Бенуа, и увидели, что Жанна все еще стоит, а сумасшедший крадется к ней с поднятым топором. Это было ужасное зрелище. Мы замерли на месте, дрожа и не в силах двинуться.

Я не хотел видеть, как свершится убийство, но не мог отвести взгляда. И вдруг я увидел, не веря своим глазам, как Жанна шагнула ему навстречу. Он остановился; я видел, как он погрозил ей топором, словно запрещая приближаться, — но она не послушалась и твердо шла к нему, пока не подошла прямо под топор. Мне показалось, что она заговорила с ним. Я почувствовал дурноту и головокружение, все поплыло перед моими глазами, и я уже ничего не мог различить.

Не знаю, сколько времени это длилось. Когда я снова взглянул на них, Жанна шла к деревне, ведя Бесноватого за руку. В другой руке она держала топор. Мальчишки и девчонки один за другим вылезли из своих убежищ и стояли разинув рты, пока те двое не дошли до деревни.

С того дня мы и прозвали Жанну Бесстрашной.

Мы оставили черный флаг на траурной вахте; у нас была теперь другая забота. Мы бегом бросились в деревню, чтобы поднять тревогу и спасти Жанну, хотя мне после всего виденного казалось, что, пока топор у нее, она сумеет за себя постоять. Когда мы прибежали, опасность уже миновала — Бесноватый был водворен в клетку. Народ сбегался на маленькую площадь перед церковью подивиться такому чуду; даже постыдный договор был на время позабыт.

Женщины наперебой обнимали и целовали Жанну, хвалили ее и плакали, а мужчины гладили по голове и сожалели, зачем она не родилась мужчиной: они отправили бы ее воевать, и она бы прославилась, будьте уверены! Ей пришлось вырваться и убежать, так тягостны были похвалы для застенчивой девочки.

Нас, конечно, стали расспрашивать обо всех подробностях происшествия. Мне было нестерпимо стыдно; я поспешил под каким–то предлогом ускользнуть и потихоньку вернулся один к Волшебному Дереву, чтобы избежать расспросов. Там оказалась и Жанна, только она, наоборот, хотела избежать похвал. Скоро и остальные тоже ускользнули от любопытных и присоединились к нам. Мы окружили Жанну и стали спрашивать, как она могла отважиться на такое дело. Она держалась очень скромно и сказала:

— По–вашему, это было невесть как трудно, но только вы ошибаетесь. Если бы еще он мне впервые встретился… А то ведь я его знаю давно, и он меня знает и любит. Я много раз кормила его через прутья клетки; а прошлой зимой, когда ему отрубили два пальца, чтобы отучить его хватать проходящих, я ему каждый день перевязывала их, пока раны не зажили.

— Все это так, — сказала Маленькая Менжетта, — но ведь он сумасшедший, и когда на него находит, разве он помнит добро и узнает своих? Ты пошла на опасное дело.

— Конечно, — сказал Подсолнух, — разве он не пригрозил тебе топором?

— Да.

— И даже не раз?

— Да.

— Неужели ты не боялась?

— Нет, то есть не очень.

— Почему же ты не боялась?

Она задумалась, а потом ответила просто:

— Сама не знаю.

Все рассмеялись. Подсолнух сказал, что это похоже на ягненка, который и сам не поймет, как это он сумел съесть волка.

Сесиль Летелье спросила:

— Почему ты не убежала вместе с нами?

— Надо же было отвести его в клетку, ведь он мог кого–нибудь зарубить. А тогда его тоже убили бы.

Заметьте, что этот ответ, показывающий, насколько Жанна забывала о себе и собственной безопасности не думала только о других, никого не удивил, не вызвал никаких возражений и был принят как должное. Значит, ее характер определился уже тогда и всем был хорошо известен.