Личные воспоминания о Жанне д'Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря

Англичане не попытались остановить нас и не сделали ни единого выстрела. Нам говорили потом, что когда они разглядели во главе наших рядов Деву и увидели, как она прекрасна, храбрости у них поубавилось, а у иных она и совсем исчезла, - солдаты были убеждены, что это не смертная девушка, а исчадие ада, и офицеры благоразумно отказались от попыток вести их в бой. Говорили, что даже кое-кто из офицеров был охвачен этим суеверным страхом. Как бы то ни было, англичане нас не тронули, и мы благополучно миновали грозные укрепления. Во время этого похода я столько молился, что погасил всю старую задолженность по этой части, - так что некоторую пользу он мне все же принес.

В тот день, как рассказывают историки, Дюнуа сообщил Жанне, что англичане ожидают подкреплений под командованием сэра Джона Фастольфа[21], а она будто бы повернулась к нему и сказала:

- Гляди же, Дюнуа! Именем Бога приказываю тебе: предупреди меня о его приходе. Если он пройдет без моего ведома, ты поплатишься за это головой!

Может, так оно и было, отрицать не могу, только я этих слов не слышал. Если она в самом деле так сказала, я думаю, что она подразумевала его чин, а не голову. Уж очень это было непохоже на нее - грозить боевому товарищу казнью. Она, конечно, сомневалась в своих военачальниках и имела на то основания: она всегда была за атаку и штурм, а они - за то, чтобы выждать и взять англичан измором. А раз эти опытные старые вояки не верили в ее тактику, они, конечно, старались проводить свою и обходили ее распоряжения.

Зато я слышал нечто такое, о чем историки не знают и не рассказывают. Я слышал, как Жанна сказала, что вражеские гарнизоны на той стороне ослаблены, все переброшено на наш берет, и теперь выгоднее всего сражаться на южном берегу; поэтому она намерена переправиться туда и атаковать предмостные укрепления, - это соединит нас с нашей территорией, и осаду можно будет снять. Генералы тут же начали чинить ей помехи, но им удалось только задержать ее, и то всего на четыре дня.

Весь Орлеан встретил армию у городских ворот и с приветственными криками сопровождал ее по улицам, украшенным знаменами, на отведенные ей квартиры. Убаюкивать солдат не пришлось, они и без того падали с ног от усталости: Дюнуа всю дорогу торопил их нещадно. Целые сутки после этого над городом стоял могучий храп.

Глава XVII. Сладкие плоды горькой истины

Когда мы вернулись, нам, младшим чинам, был готов завтрак в нашей столовой; семья хозяина оказала нам честь и разделила его с нами. Добрый старый казначей и его семья хотели послушать о наших приключениях. Никто не просил Паладина рассказывать, но он сам начал; получив чин выше всех нас, кроме старого д'0лона, который ел отдельно, Паладин не оказывал ни малейшего уважения нашему дворянскому званию и брал слово прежде нас, когда ему заблагорассудится, - то есть всегда. Таков уж он уродился. Итак, он сказал:

- Благодарение Богу, войско в отличном состоянии. Я никогда еще не видел таких отборных животных.

- Животных? - воскликнула мадемуазель Катрин,

- Я сейчас объясню, что он хочет сказать, - вмешался Ноэль. - Он...

- Не трудись объяснять за меня, - сказал надменно Паладин. - Я имею причины думать...

- Вот он всегда так! - продолжал Ноэль. - Когда он считает, что имеет причины думать, он уверен, что думает, - но это заблуждение. Он не видел армии. Я наблюдал за ним: он ее не видел. У него был приступ его застарелой болезни.

- Какой болезни? - спросила Катрин.

- Осторожности, - не удержался я вставить словечко.

Это вышло неудачно. Паладин сказал:

- Тебе ли осуждать людей за осторожность, когда ты валишься из седла от ослиного рева.

Все засмеялись, а я пожалел, что поторопился съязвить. Я сказал:

- Так уж и из-за рева! Это не совсем справедливо. Я просто разволновался, вот и упал.

- Назовем так, если хочешь, мне все равно. А как вы считаете, сьер Бертран?

- Я? Да как ни назови, это было, по-моему, простительно. Все вы уже научились биться в рукопашных схватках и выходите из них с честью. А вот так проехать перед самой пастью смерти, не подымая меча, да еще в полной тишине, без барабанного боя, без песни - это очень трудное испытание. На твоем месте, де Конт, я бы прямо назвал, что это было за волнение, стыдиться тут нечего.

Это были разумные слова, я был за них благодарен - они давали мне возможность поправиться, и я сказал:

- Страх, вот что это было; спасибо, что надоумили сознаться.

- Вот так-то честнее и лучше, - заметил старый казначей. - За это я тебя хвалю, мой мальчик.

Я совсем ободрился, а когда Катрин сказала: "И я тоже", я был даже рад, что попал в эту историю.

Сьер Жан де Мец сказал:

- И я слышал, как заревел осел среди полной тишины. Мне кажется, что каждый молодой боец мог испытать это самое... волнение.