Личные воспоминания о Жанне д'Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря

Жанна была в полном вооружении, но без шлема. На голове у нее задорно сидела бархатная шапочка с массой курчавых страусовых перьев, подаренная ей городом Орлеаном в день ее прибытия,- та самая, в которой она изображена на картине, хранящейся в руанской ратуше. На вид ей нельзя было дать больше пятнадцати лет. При виде войска кровь ее закипала, глаза загорались, а щеки покрывались румянцем. В такие минуты бывало видно, что она слишком прекрасна для этого мира; в красоте ее было нечто, отличавшее ее от всех виденных вами красавиц и возвышавшее ее над ними.

В обозе, на одной из телег, лежал человек. Он лежал на спине, связанный по рукам и по ногам. Жанна знаком подозвала офицера, командовавшего обозом; он подъехал и отдал честь.

- Кто там у вас связан? - спросила она.

- Пленный.

- В чем его вина?

- Он дезертировал.

- А что вы собираетесь с ним сделать?

- Мы его повесим; но сейчас некогда, подождет.

- Расскажи, как было дело.

- Это был исправный солдат; но он попросился домой повидать жену жена у него была при смерти. Его не пустили; тогда он отлучился самовольно. А мы как раз выступили в поход, так что он нас нагнал только вчера вечером.

- Нагнал? Так он, значит, вернулся по своей охоте?

- Да.

- И вы его считаете дезертиром? Боже милостивый! Привести его ко мне!

Офицер проехал вперед, развязал пленнику ноги,- но не руки, - и подвел к Жанне. В нем было футов семь росту, и он казался созданным для боя. Лицо у него было мужественное. Копна темных волос упала ему на лоб, когда офицер снял с него шлем; за широким 'кожаным поясом был заткнут боевой топор. Рядом с ним Жанна казалась еще миниатюрнее, - она сидела на коне, но голова ее была почти вровень с его.

На лице его была глубокая печаль. Казалось, вся радость жизни для него угасла. Жанна сказала ему:

- Подыми руки.

Голова у него была низко опущена. Он поднял ее при звуках этого ласкового голоса, и лицо его выразило жадное внимание, точно он услышал музыку и хотел бы слушать ее еще.

Когда он поднял .руки, Жанна разрезала его узы своим мечом, но офицер сказал испуганно:

- Сударыня, то есть ваша светлость...

- Что такое?

- Он ведь приговорен.

- Знаю. Беру на себя ответ за него. - и она разрезала веревки. Они так глубоко впились в тело, что на запястьях выступила кровь. ?- Экая жалость! - сказала она. - Не люблю крови. - И она отвернулась, но только на миг. - Дайте что-нибудь, перевязать его.

- Ваша светлость, это вам не приличествует. Позвольте позвать кого-нибудь.

-. Другого? Во имя Божие! Вы не скоро найдете кого-нибудь, кто это сделает лучше меня. Я сызмала умею оказывать эту помощь и людям и животным. Я и связала бы его половчей вас - веревки не врезались бы в тело.

Пока она делала перевязку, солдат стоял молча, изредка украдкой взглядывая на нее, как животное, которое нежданно приласкали и оно еще боится поверить этому. Штаб Жанны позабыл про войско, проходившее в облаке пыли, и не отрывал глаз от этой сцены, точно удивительнее ее ничего не могло быть. Я нередко наблюдал, как поражает людей любой пустяк, если он им непривычен. В Пуатье я однажды видел, как два епископа и еще несколько важных и ученых лиц следили за работой маляра, рисовавшего вывеску; они стояли не двигаясь и затаив дыхание; начал накрапывать дождь, но они его не замечали, а когда заметили, каждый из них глубоко вздохнул и поглядел на остальных, словно удивляясь, зачем они тут собрались и для чего сам он здесь. Вот как бывает с людьми. Людей не поймешь. Приходится принимать их такими, каковы они есть.

- Ну вот, - сказала наконец Жанна, довольная своей работой. - Вряд ли кто сделал бы лучше или так же хорошо. А теперь расскажи мне, что ты натворил. Рассказывай все по порядку.

Великан сказал:

- Вот как было дело, ангел ты наш. Мать у меня умерла, а потом - трое ребятишек, один за другим. Голодный год - что поделаешь! И у других так было,- видно, воля Божья. Хорошо еще, что я сам закрыл им глаза, сам и схоронил. А когда пришел черед моей бедной жены, я стал проситься в отпуск - ведь она одна у меня оставалась. Я в ногах валялся у начальстване отпустили. Что ж мне было делать - дать ей умереть одной? Пускай умирает и думает, что я не захотел прийти? А если б это я умирал, неужели она ко мне не пришла бы, хоть бы и под страхом смерти? Пришла бы! Чтобы ко мне прийти, она и через огонь прошла бы. Вот и я пошел к ней. Повидал ее. У меня на руках она и скончалась. Схоронил я ее. А тут армия выступила в поход. Трудненько было ее догонять, да у меня ноги длинные, за день немало могу отшагать. Вчера в ночь я их догнал.

Жанна сказала задумчиво, точно размышляя вслух:

- Похоже, что он говорит правду. А если это правда, не грех и отменить на этот раз закон; это всякий скажет. Может быть, и неправда, но если правда... - Она неожиданно обернулась к солдату и сказала: - Посмотри мне в глаза! - Глаза их встретились; и Жанна сказала офицеру:- Он прощен. А вы ступайте себе.

Потом она спросила солдата:

- Ты знал, что тебя казнят, если ты вернешься?

- Знал, - сказал он.

- Так зачем же ты вернулся?

На это солдат ответил просто: