Личный дневник моей фиктивной жены (СИ)

— Лёша, ты хочешь знать, кто мне рассказал про личный дневник Вероники?

— Так вы его нашли? — Голос фрау Ротенберг вдруг прервал исповедь Вишни. Она вздрогнула, зажала рот руками, сконфузилась от чего-то. Мне даже почудилось, что она жалеет о своих словах. А я осознал, что так можно подозревать каждого и в итоге сойти с ума.

— Маргарита Эдуардовна, и вы в курсе про личный дневник моей жены? Может, кто-то ещё знает, кроме меня — оленя?!

— Gott sei Dank! Я знаю лишь самую малость. Просто, когда нас связанными везли к реке, мой ангел переживала, что не нашла свой личный дневник. Она почему-то верила, что это могло нас спасти.

— Собственно, я узнал то же самое от Береславы, Алексей Владимирович. Заметь, я ей как ты не угрожал, а просто с ней поговорил. А ты меня подозрениями обижаешь. Настя, пойдём отсюда, нам здесь не рады.

— Олег, ты в своём уме? Ты ещё теперь на что-то надеешься? Да, после услышанного я с тобой больше никуда не пойду. И вообще я на похоронах жены своего начальника, а ты мне никто! Животное! Эх, назвала бы тебя по-другому, да мне не к лицу! Кобель! И нечего было мной прикрываться!

— Не пойдёшь, да и ладно. Господи! Как вы мне все надоели! Видела бы вас — коршунов сейчас Вероника. Стыдно должно быть вам, друзья мои, стыдно.

На смену мелкому скромному серому дождику вышел самый настоящий ледяной стеклянный хлёсткий ливень. Дождь шёл сильнее и настойчивее, и вот уже всё непрогляднее за ним была видна спина стремительно уходящего от нас Олега. Мне на радость мгновенно боевой раскрас Настеньки потёк, шляпка с вуалью намокли и поникли. И Настя тут же принялась театрально реветь в голос, на все голоса, будто стадо коров воет. С одной стороны, моя глупенькая секретарша выглядела весьма комично, а, с другой, я ей искренне сочувствовал. Олег, конечно, поступил с Настенькой очень некрасиво, не по-мужски, да ещё и при всех. Все собравшиеся принялись скоропалительно покидать кладбище. Криминалисты давно уехали. Скорой и в помине след простыл, так как от госпитализации я отказался, чем могли, врачи мне помогли. Илларион предложил меня подвезти до дома Паши Баршая, где как раз должны были пройти поминки, но я отказался, хотел ещё немного побыть здесь…где могла бы покоиться моя родная Ника.

И только огненно-рыжие волнистые волосы отливали медью сквозь беспросветную завесу дождя и снега. Она даже не сдвинулась с места. Маргарита стояла совершенно недвижно, глядя вдаль перед собой, туда, где ещё каких-то три часа назад покоился гроб Вероники. «Мой ангел…». — Когда фрау Ротенберг произносила эту фразу, внутри меня всё сжималось. Марго. Как-то незаметно для самого себя начал я называть её Марго, а она и не противилась. Фрау Ротенберг или Маргарита Эдуардовна были слишком длинными в произношении и усложняли наши и без того непростые отношения. А вот Марго — звучало подобающе. Да и нельзя было никак эту знойную, властную и одновременно трепетную, гордую, ослепительную женщину называть, кроме как Марго. Я бы даже добавил «Королева Марго». Я сходил с ума, потому что меня безудержно влекло к этой незнакомой женщине. И я не мог понять сам себя. То ли меня подкупала преданность, нежность Марго по отношению к Веронике, эта неведомая мне дружба. То ли таинственность Марго, и попытка её разгадать. То ли холодность Марго, и неистовое желание её растопить. То ли…у меня просто давно не было близости с женщиной, а с такой женщиной, как Марго, никогда не было. В конце концов, я даже не мог заглянуть Маргарите в глаза, она никогда не снимала свои солнцезащитные очки, и мне оставалось лишь угадывать, какого цвета у неё глаза. Я бесстыдно впился взглядом в Марго, и когда она повернулась ко мне, то в ушах сразу зазвенел металлом голос Вишни: «Видела бы вас — коршунов сейчас Вероника. Стыдно должно быть вам, друзья мои, стыдно.» Мне должно было быть стыдно, но ведь Ника сама любила Маргариту, дружила с ней одной. Можно сказать, что мне просто по наследству досталась подруга Вероники. Чего я должен был стыдиться?

— Зелёные.

— Что зелёные, Марго?

— Вы спрашивали, какого цвета у меня глаза — зелёного.

— А почему…

— Дайте угадаю, вас задевает, что я всё время в своих дурацких очках? Их не красит даже то, что они безумно дорогие и от очень фешенебельного бренда. У меня особая болезнь роговицы глаз, поэтому я всегда должна носить солнцезащитные очки. Снять очки — для меня непозволительная роскошь. Я могу лишиться зрения…только и всего.

— И что же ваша болезнь совсем не лечится? Медицина ведь не стоит на месте. Тем более в Германии. Вы, судя по всему, вполне обеспеченная дама, значит, вопрос денег вас не должен беспокоить. Я не понимаю.

— Алексей Корф, а вы никогда не понимали других, особенно тех, на чьём месте не были. И не дай Бог вам там оказаться. Вы думаете, я лукавлю? Вы думаете, я не пробовала самые новые методы лечения, не переводила миллионы на счета элитных клиник Германии, Израиля…? Всё тщетно. Мою болезнь нельзя вылечить. Я могу только поддерживать состояние ремиссии.

— Это ужасно.