Личный досмотр. Черная моль

Но тут худое, вытянутое вперед, какое-то рыбье лицо Перепелкина с большими прозрачными глазами внезапно исказилось в жалкой гримасе, длинные, тонкие губы задрожали, и он упавшим голосом произнес:

— Прости, Клим! Это я сдуру все, ей-богу! Сам не знаю, чего плету. Просто страшно мне. Пойми, Клим, страшно позора ждать! Ведь первый раз это со мной. Приятель сбил. Напился. Вот и нес сейчас черт те что…

Клим взглянул в его глаза, полные слез, и внезапно ощутил, что злость уходит, осталось только неприятное чувство досады на себя самого за то, что мог хоть на минуту принять всерьез эту пьяную болтовню.

— Пойми, Клим, — все так же жалобно ныл Перепелкин, — если такое случится, не переживу я это! Ой, господи! — Он схватился за голову и жалобно застонал. — Позор-то какой! И отца опозорил! Память его светлую. Погиб он у меня, Клим, смертью храбрых пал в войну…

При последних словах Перепелкина Климу стало не по себе. Он вдруг вспомнил своего отца, вспомнил горе свое, матери, сестер, что-то защекотало у него в горле, и он смущенно, не глядя на Перепелкина, хрипло бросил:

— Ладно уж. Валяй отсюда. И чтоб больше такого не было. Слыхал?

Перепелкин встрепенулся, обрадованно закивал головой.

— Точно! Слово даю. В жизни никогда не повторится!

Он повернулся было, чтобы уйти, но вдруг на лице его отразилась тревога, и он торопливо прибавил:

— Смотри, Клим, я тебе ничего не говорил, и ты ничего не слышал.

Он быстро зашагал в сторону и скоро исчез за углом. Климу не понравились его последние слова, даже не столько они сами, сколько тон, каким они были сказаны, полный трезвого и жгучего беспокойства. «Баламутный парень, — подумал он, пожав плечами, — сначала несет черт те что, а потом сам же и пугается».

В штабе к сообщению Клима отнеслись неожиданно спокойно.

— Ладно, — махнул рукой секретарь райкома комсомола Кретов. — Раз парень осознал, раскаялся — пусть. В случае чего мы это ему и потом припомним.

Поздно ночью возвращался Клим домой. Из головы не выходил случай с Перепелкиным. И только на углу знакомого переулка мысли неожиданно перескочили на другое. Он вспомнил, что завтра понедельник, с утра на фабрику, вспомнил все дела, которые ждут его там, и среди них новое рационализаторское предложение, которое давно не дает Климу покоя.

Подходя уже к самому делу, Клим решил, что надо будет по этому поводу завтра посоветоваться с Плышевским.

Дома все давно спали. Клим наскоро умылся на кухне, съел, не разогревая, холодную кашу. В квартире было тихо. И только старушка Аннушка, страдавшая бессонницей и отличавшаяся к тому же удивительным слухом, что позволяло ей находиться в курсе дел всех жильцов квартиры, хотя, надо ей отдать справедливость, она никогда не употребляла во зло полученные ею, так сказать, неофициальные сведения, — эта самая Аннушка и приоткрыла дверь своей комнаты, когда Клим, дожевывая на ходу ломоть хлеба, отправился спать.

— Явился, полуночник, — добродушно проворчала она. — Носит тебя нелегкая! Слава тебе, господи, живой вернулся! — И с нескрываемым любопытством спросила: — Знакомых-то кого пьяненьким приметил?

Клим отрицательно мотнул головой и вдруг опять вспомнил Перепелкина.

Сняв в коридоре ботинки, Клим осторожно проскользнул в свою комнату. Очень довольный, что ни мать, ни сестры даже не шелохнулись, когда заскрипела под ним кровать, он невольно подумал: «Ишь, набегались! А ведь воскресенье, могли бы, поди, и отдохнуть». Климу вдруг стало почему-то грустно, с этим настроением он через секунду и уснул.

Рабочий день у Клима начался с неприятного разговора, который завела с ним начальник раскройного цеха Мария Павловна Жерехова.

Это была полная, грубоватая и самоуверенная женщина, работавшая на фабрике уже не первый год, в прошлом лучшая раскройщица-скорнячка, бригадир ударной комсомольской бригады. На должность начальника цеха ее выдвинули сравнительно недавно, как одну из лучших производственниц. Однако в первое время работа у нее не ладилась, цех не выходил из прорыва. Работницы простаивали, теряя заработок, и Жерехова, «снизу» и «сверху» осыпаемая упреками и взысканиями, пришла в отчаяние, похудела и изнервничалась. И только совсем недавно, каких-нибудь два-три месяца назад, положение дел в цехе неожиданно и резко изменилось. Цех быстро выдвинулся в число передовых и стал перевыполнять план. Вот тогда-то и появилась в Жереховой та грубоватая самоуверенность, сквозь которую время от времени вдруг прорывалась почти истерическая раздражительность в отношениях с людьми, и это тем более возмущало всех окружающих, что они знали Жерехову прежде совсем другой: скромной, уравновешенной и душевной.

В этот день Жерехова обрушилась на Клима, как только он появился в ее цехе. Если признаться честно, то особого дела у Клима там не было, он наполовину придумал себе его, придумал только для того, чтобы лишний раз увидеть работавшую там молоденькую закройщицу Лидочку Голубкову, хотя и знал, что на успех ему рассчитывать нечего: успехом у Лидочки пользовался совсем другой человек.