Личный досмотр

Он вздрогнул и резко обернулся, стоя на полу в одних трусах. Ему вдруг почудилось, что Шестаков стоит за спиной, улыбается своей распухшей, синей, как у лежалого покойника, мордой и заносит для удара здоровенный мясницкий тесак... Никакого Шестакова там, конечно, не оказалось, да и откуда ему было взяться в двухкомнатной квартирке лейтенанта Углова, купленной на тещины сбережения и потому ненавистной, как и сама теща?

Лейтенант посмотрел на отражение в зеркальной дверце шкафа. Вид у отражения был бледный, тонкие губы дрожали, а щуплая безволосая грудь покрылась гусиной кожей.

— Так и до психушки недалеко, — сказал он отражению и немедленно об этом пожалел: голос получился слабый и какой-то жалобный, словно лейтенант готов был распустить нюни.

Он повесил форму в шкаф, натянул джинсы и любимую байковую рубашку, отнес сумку с кейсом в прихожую и полчаса возился в ванной, отстирывая с рукава кителя кровавое пятно. Результатом остался доволен — пятна как не бывало. «Какой дурак сказал, что кровь не отстирывается? — подумал он, вешая китель на плечики возле чуть теплого змеевика. — Отстирывается в лучшем виде!»

Покончив с делами, он снял с полки свою любимую книгу — «Град обреченный» братьев Стругацких — и отправился на кухню. Он читал, разогревая и с аппетитом поглощая оставленный женой на плите завтрак, и, идя в туалет, прихватил книгу с собой: жены дома не было, и скрипеть по поводу его долгого сидения на толчке с книгой и сигаретой тоже было некому.

Отправляясь в аэропорт, он взял книгу с собой, чтобы почитать в метро и в электричке: Москва все-таки была и оставалась самым читающим городом в мире, по крайней мере в представлении лейтенанта Углова, который никогда в жизни не забирался дальше тещиной деревни.

Когда жена лейтенанта вернулась с работы, ее муж мирно спал на диване, накрыв лицо любимой книгой, которую, насколько ей было известно, читал и перечитывал раз двадцать. Леночка Углова была малорослой, горячей и вертлявой бабенкой, легко переходившей от кошачьей ласковости к припадкам неконтролируемой ярости, и она никак не могла взять в толк, зачем муж перечитывает одни и те же книги. Как-то раз она попыталась читать ту, что лежала сейчас у него на физиономии, но бросила после первых двадцати страниц: книга показалась ей скучной и высосанной из пальца — так же, впрочем, как и большинство книг из обширной коллекции мужа.

Она растолкала супруга и, пока он что-то невнятно бормотал со сна, сноровисто стащила с него джинсы.

Мадам Углову ожидал сюрприз: лейтенант повел дело в совершенно несвойственной ему прежде напористой, почти грубой манере, и добрых сорок минут валял ее сначала по дивану, а потом и по вытертому ковру, так что к концу этой экзекуции она совершенно обессилела. С непривычки. Стоя потом под душем, она заподозрила, что муж обзавелся наконец любовницей, которая и обучила его некоторым новым трюкам, и мысленно поклялась себе при первом же удобном случае наставить ему рога, начисто забыв при этом, что на голове у ее благоверного вряд ли остался хоть сантиметр свободного места.

Она ошибалась, подозревая его в супружеской неверности: изменения, происшедшие с лейтенантом Угловым, были гораздо глубже. Выспавшись и как следует отдохнув после своих утренних приключений, он проснулся новым человеком.

Совершив убийство, лейтенант Углов наконец-то почувствовал себя мужчиной. Это было совершенно новое, непривычное состояние, дарившее ощущение полной свободы, силы и уверенности, что и послужило причиной того маленького сюрприза, который так удивил его жену.

Жаль только, что с этим ощущением ему предстояло прожить совсем недолго.

Глава 11

— Пять минут, — строго сказала сестра и вышла из палаты, бросив последний взгляд на вверенного ее попечению больного.

Комбат ухмыльнулся в усы — за дверью палаты сестричку подстерегал Подберезский, перед которым стояла конкретная боевая задача: продержаться ее там ровно столько, сколько понадобится. Борис Иванович не мог припомнить случая, когда Подберезский не справился бы с возложенной на него командованием миссией, и потому не очень торопился, подходя к высокой кровати на колесиках, на которой лежал непривычно бледный и казавшийся каким-то ненормально длинным Бурлаков.

Борис Иванович придвинул к кровати стул и уселся, подобрав полы выданного ему сварливой гардеробщицей белого халата. Халат был узок — расстояние между его рукавами на спине составляло сантиметров пятнадцать, не больше, — и все время норовил свалиться с широких плеч Комбата, так что тот вынужден был завязать рукава на горле, превратив халат в некое подобие бурки.

Бурлаков открыл глаза и слабо улыбнулся.

— Комбат, — едва слышно сказал он, — батяня... Видишь, какая чепуха получается...