Личный друг Бога

— Сейчас… — шепнул Ирт, пытаясь подцепить пиявку. — Сейчас… — Тельце паразита растянулось, темная кровь заструилась по коже Богоборца. — Потерпи… — Ирт резко дернул рукой, и жирная пиявка, кувыркаясь, улетела в кусты.

А Глеб, всхлипнув, покачнулся и начал падать…

5

На экране вспыхивали огненные буквы: «Доступ закрыт». Они пульсировали равномерно, в такт биению сердца, и зеркала старого трельяжа повторяли их бессчетное множество раз: «Доступ закрыт».

Запотевшее оконное стекло, отражая алые буквы, уродовало их, размывало, и бегущие ниточки воды казались подтеками крови.

Игра закончилась.

Жизнь завершилась.

Глеб застонал и открыл глаза.

Он думал, что увидит беленую плиту потолка с круглым плафоном светильника, но увидел темное небо, кроны деревьев и растерянное лицо Ирта.

— Я все еще здесь?

— Ты потерял сознание на несколько секунд.

— Но мне показалось… — Глеб осекся.

Это был сон. Вернее, видение. Картинка из памяти, обрывок воспоминания.

Показалось…

— Я ничего не сделал, — виновато проговорил Ирт. — Я сдернул с тебя очередную пиявку. И ты упал.

Глеб сел, поводил плечами, чувствуя неприятный зуд меж лопаток. Спросил:

— Пиявка была на Знаке? На этой круглой штуковине у меня на спине?

— Да.

— Так, может, все дело в нем?

— У тебя там глаз, — помедлив, сказал Ирт. — Пиявка присосалась к нему.

— Глаз… — Глеб завел руку за спину, с опаской почесал зудящее место, нажал чуть посильней и почувствовал боль. — Чертов глаз на спине. Откуда он взялся?

— Тебя таким создали.

— Никто меня не создавал! — Глеб схватился за тонкую березку, поднялся рывком, сломав деревце. — Я человек! Никто не может создать человека! Только бог! И больше никто! Бог!

— Да, — спокойно сказал Ирт. — Тебя создали боги. Но ты не человек. Ты — Богоборец…

Глеб поперхнулся слюной, закашлялся. А Ирт продолжал говорить:

— Человек — это я. У меня нет Знака на спине, и меня ничто не гонит по миру. Я знаю о себе все, и знаю, что есть вещи, о которых мне знать не положено. Но ты не такой. Ты ищешь себя, ты хочешь узнать больше, чем тебе положено знать. Ты — Богоборец.

— Вот что… — откашлявшись, Глеб немного успокоился. — Прекращай свою доморощенную философию, собирай вещички, и двинем дальше, пока совсем не стемнело. И запомни: меня ничто не гонит. Я иду, куда сам пожелаю. А что касается бога… Бога не существует. По-крайней мере, я в него не верю…

6

Они не ушли далеко: река повернула, деревья чуть расступились, и гул рукотворного водопада заглушил все прочие звуки.

— Плотина, — сказал Глеб. — Теперь понятно, почему река здесь так разлилась.

Деревянная опалубка плотины почернела, словно обуглилась — но это не огонь опалил крепко сбитые доски, а вода выморила, закалила дерево до каменной прочности. Пенящийся поток бежал по широкому лотку и рушился на покатый горб огромного — в два человеческих роста — колеса, ощетинившегося лопатками.

— Мельница, — сказал Ирт. — Когда-то давно я работал на одного мельника. Хорошее было время.

Возле колеса к плотине лепился невысокий бревенчатый домик, вытянутый, словно конюшня. Он стоял на небольших сваях, будто на коротких кривых ногах, кособочился немного, словно устав стоять ровно. Маленькое окошко, обращенное к лесу, светилось, и это означало, что в доме кто-то живет.

— Зайдем? — спросил Глеб.

— Зайдем, — сказал Ирт.

Будь чуть светлей, они, возможно, обратили бы внимание на то, что трава вокруг не выкошена, не примята, что здесь нет ни одной тропинки, а лопухи и крапива подобрались к самому крыльцу, словно осадив дом. Возможно, путников насторожило бы и то, что мельница стоит в глухом лесу, а к ней нет подъездного пути.

— Может, сегодня наконец-то нормально поедим, — сказал Ирт.

— А ты, вроде, особо и не голодал, — усмехнулся Глеб.

Дверь была не заперта: то ли хозяин никого не боялся, то ли просто не думал, что кто-то может появиться в этой глуши.

— Эй! — крикнул Глеб в темную прихожую. — Гостей не ждете? — Ему показалось, что он что-то услышал: то ли осторожный смешок, то ли приглушенный кашель. — Можно к вам?

Не получив ответа, Глеб повернулся к Ирту:

— По крайней мере, возражений не было.

Они вошли в дом, оставив уличную дверь открытой, чтобы хоть что-то видеть в темном, лишенном окон помещении. Не сделав и двух шагов, Ирт налетел на ведро, стоящее посреди прихожей, — оно покатилось, грохоча жестью, и Глебу вновь почудилось, что рядом кто-то тихо рассмеялся.

— Слышал? — повернулся он к напарнику.

— Еще бы, — отозвался Ирт. — Такой шум подняли.

— Я про смех.

— Чего? Какой смех?

— Не знаю… — Глеб крепче сжал копье, поправил меч, висящий на боку в веревочной петле, огляделся внимательней. Он уже неплохо видел в темноте, то ли глаза привыкли, то ли снова проявились умения Богоборца. Спрятаться в прихожей было негде: возле стены лежал на боку бочонок, какие в деревнях используют для квашения капусты, засолки грибов и огурцов; на железном крюке висела старая одежа и сопревшие вожжи; в углу стояло коромысло, похожее на богатырский лук без тетивы, рядом валялся сломанный ухват. — Не знаю, — повторил Глеб и поспешил открыть дверь, ведущую в жилую часть дома.