Личный оборотень королевы

Вся женская суть моей натуры встрепенулась, ибо именно эту суть прозрел Данилов. Я была для него не жалким заморышем, не гувернанткой, не восторженной и глупенькой влюбленной девчонкой – я была для него женщиной, в которой он увидел ровню себе. По его взгляду я поняла, что это открытие смутило его точно так же, как меня. Наверное, он, несмотря на тот интерес, который пробуждал в женщинах, несмотря на искания Веры Сергеевны, похоронил себя заживо, полагал себя вековечным вдовцом, погрязшим в скорби по былому, и вот вдруг в тот миг, как наши глаза встретились, ощутил в себе жажду жизни и мечты о будущем.

Мне было странно, что я так много поняла о себе и об этом совершенно чужом мне человеке за те несколько секунд, что мы смотрели друг на друга, я корила себя за самонадеянность и даже пыталась насмехаться над собой, однако это было правдой, я понимала это умом и ощущала всем существом своим.

Я была разом и счастлива, и испугана.

И, кажется, Иван Сергеевич это понял. Какая ревность?! Он тоже разгадал порочность моей натуры, в этом и крылась тайна его напряженного взгляда! Иначе отчего он смотрел на меня с таким странным выражением?

А может быть, ему стало стыдно за меня? Ведь только что мы все узнали о страшном преступлении, а я думаю о каких-то глупых сердечных делах…

В это мгновение в залу заглянула Любаша, отыскала меня глазами и поманила. Гримасами она изобразила, что Алекс плачет и зовет меня. Я ринулась к ней почти с облегчением, ибо думать о случившемся мне больше совершенно не хотелось.

И все же в дверях я не удержалась и обернулась. И снова встретилась глазами с Григорием Васильевичем! И снова это потрясенное выражение в его глазах поразило меня… должно быть, я уставилась на него с тем же видом.

Но, отворачиваясь, я поймала два пересекшихся взгляда. Иван Сергеевич и его сестра посмотрели сначала на меня, а потом переглянулись с выражением неприкрытой тревоги.

И только теперь я вспомнила события минувшей ночи, когда я видела обнаженную Веру Сергеевну, скользнувшую под покровом темноты в объятия к какому-то мужчине. В ту минуту я не сомневалась, что это был господин Данилов, и мысль эта не оставила тогда во мне ничего, кроме чувства неловкости, что я невольно подглядываю за сердечными и телесными тайнами моей хозяйки. Но сейчас… после того, как мы с Григорием Васильевичем обменялись взглядами, которыми всё сказали друг другу про себя… сейчас я готова была заложить свою бессмертную душу, только бы ошибиться, только бы вчера Вера Сергеевна обнималась не с Даниловым! Кто угодно – только не он!

Но к кому еще могла она выскочить на тайное любовное свиданье? Иван Сергеевич ее родной брат. Господин Самородов – женатый человек. Все окрестные помещики, которых я нынче повидала, во‑первых, тоже женаты, а во‑вторых, ни один из них не стоит даже ее взгляда, не то что нежных ласк!

Но так же, как вчера я была уверена, что это Данилов, так же теперь я поклялась бы, что это не он. Это кто-то, кого я не знаю, да и знать не хочу, еще один тайный любовник, к которому Вера Сергеевна езживала верхом на Кроу и кому передала сундучок своего мужа.

О господи, какое-то чрезмерное количество открытий вдруг обрушилось на меня, открытий и загадок, и мне захотелось скорей, скорей к Алексу. Я любила его как собственное дитя не только потому, что он нуждался во мне, но и потому, что я нуждалась в нем, я хотела видеть его счастливым и спокойным!

И я побежала наверх со всех ног, почему-то почувствовав облегчение при мысли, что смогу снять с себя наряд Веры Сергеевны, надеть свое привычное любимое платье и заплести чрезмерно раскудрявившиеся волосы в косу.

Любаша пыхтела мне в спину и что-то бубнила, однако я была слишком занята собой и своими мыслями, чтобы обращать на нее внимание, как вдруг два слова заставили меня не только споткнуться, но чуть не упасть.

Эти слова были – «невеста Данилова».

– Что? – обернулась я, чувствуя, что вся помертвела. – Что ты говоришь?

Похоже, Любаша даже испугалась моего неожиданного поворота и выражения моего лица, ибо попятилась и едва не свалилась с лестницы – я ее поймала за руку и помогла снова ухватиться за перила.

– Кто невеста Данилова?! – воскликнула я.

– Ну как же, – пролепетала Любаша, – про это я вам не раз говорила… раньше… а вы все мимо ушей пропускали…

Может быть, она и в самом деле что-то говорила мне раньше, но это и впрямь было раньше – до того, как мы с Григорием Васильевичем посмотрели друг другу в глаза.

– Племянница бедных Деминых, Мелания… ее же прочили в невесты господину Данилову! Она родня нынешней госпожи Самородовой и подружка Надежды Самойловны. Даром что бесприданница, но она Григорию Васильевичу покойную жену напоминала, такая же рыженькая, с веснушечками да карими глазками… наверное, надеялся в ней забвенье былого отыскать, а тут словно бы сызнова былое горе пережил!