Личный постапокалипсис (СИ)

Мужчина грубо впихнул свою руку ему в рот, Джон попытался избавиться от этого мерзкого предмета у себя во рту, но похититель крепко того удерживал за голову. К юноше подкатило чувство тошноты, он слегка дернулся.

— Давай, блядь!

Джон снова заплакал, но вскоре обхватил губами руку мучителя и забрал в себя всю ту мерзость, что была на ней. Мужчина, довольный результатом, вытащил руку и схватил подбородок юноши, чтобы не дать ему выплюнуть содержимое.

Парень понимал, что его вот-вот стошнит. Но похититель крепко держал его рот, ожидая, когда проглотит. Но всё же юнец не выдержал, и блевотина резко вылилась из его рта, при этом умудрившись запачкать руку этого урода. Хоть какая-то маленькая победа со стороны Джона.

Похититель с отвращением посмотрел на свою руку, а затем ей же резко ударил Джона по лицу. Тот взвизгнул от боли, а потом медленно скатился и упал на пол. Он был каменным и холодным — то, что надо для разгоревшегося тела пленника. Мучитель не сдержался и снова ударил юношу, на этот раз ногой в живот.

Мучитель отошел к двери, заглянув за неё, он свистнул и махнул рукой. Затем подошел к Джону, поставив того на колени. Юноша был слишком слаб, чтобы сопротивляться, а потому просто плакал тихими слезами.

В комнату вошел тот щуплый дрочун и что-то кинул своему напарнику. Тот это поймал, и Джон понял, что это был нож. И его лезвие резко приставили к горлу пленника, при этом не забыв оттянуть его голову назад. Щуплый подошел к парню и прямо перед ним расстегнул свою ширинку, открывая свой член и приставляя его ко рту юноши.

— Соси, — приказал тот.

Джон теперь понимал, что сопротивление бесполезно. Особенно учитывая, что у его горла находился нож, парень, борясь с отвращением, медленно прикоснулся губами к головке, а затем так же медленно открывал рот, позволяя чужому члену проникнуть в свой рот. Резко рука, что держала его за волосы, дернулась, заставляя парня взять в рот больше. Джон злобно выдохнул и принялся сосать. Он это делал, зажмурившись.

— Не-не, смотри на меня, — приказал ему голос сверху, а лезвие ножа слегка надавило ему на горло. Парню ничего не оставалось, кроме как подчиниться. И вот он сосёт, смотря прямо в глаза уроду.

Этот безумный взгляд сводил Джона с ума, он шмыгнул носом, продолжая делать минет этому ублюдку. Кажется, глаза уже опухли от слез, но всем было плевать на то, как выглядел пленник.

Когда пришел момент разрядки, первый мучитель вытащил свой член, тем самым кончив Джону на лицо.

— Бля, — заныл парень.

— Вот и все, — сказал второй похититель. — Второй этап пройден.

— Да чтоб вы сдохли…

Первый похититель дал ему грубую пощечину, а второй схватил его за плечи, поднял и грубо пихнул его на кровать.

— Жди, скоро третий будет.

И мужчины вышли, выключив свет и закрыв за собой дверь. Юноша был очень слаб, тело внизу ныло от предыдущего издевательства, а он сам дрожал. У него не было никакого желания двигаться, но он все же собрался с силами и поджал ноги под себя, лежа на боку, прислонившись к стене. Она была такая же холодная, как пол некоторое время назад, что могло хоть как-то успокоить нервное тело Джона. Больше он не сдерживал свои эмоции, он теперь плакал, глотая слезы.

Это, мать его, самая позорная вещь, которая могла когда-либо с ним произойти, не считая того, что в детстве Джон на спор залез на крышу гаража и изображал петуха. Хотя, по сравнению с этим пиздецом, то были цветочки. Да уж какие там цветочки? Еще не зародившиеся семена. Это был его конец, как мужчины, потому что позволить трахнуть себя другому мужчине верх позора. Джон не знал, какое слово надо подобрать, чтобы описать весь тот шквал маразма, что он только что пережил.

Джон прикрыл глаза. И перед ним появилась его мать. Мойра смотрела на него с отвращением.

— Посмотри на себя! Неудачник… Почему, когда я умерла, ты после этого превратился в какого-то мудака?!

Аллердайс не знал ответа на этот вопрос, хотя сам искренне желал найти ответ. Мама погибла, когда ему двенадцать. Мойра Ксавьер, действительно, была той матерью, которая одинаково любила и его, и его младшего брата. Несмотря на то, что оба были приемными. Он помнил её: эта женщина могла быть суровой и жесткой, но не когда дело касалось её детей. Даже когда ребята натворили бед, она могла прочитать им нотации, но никогда не повышала голос или била, даже подзатыльников не давала.

Отец, Чарльз, был, в принципе, таким же: никогда не бил своих сыновей или повышал на них голос. Но Джон не чувствовал того тепла от отца, что был от матери. Может быть, он любил папу, зато точно мог сказать, что любил маму.

А вот теперь она стоит перед ним, её лицо искажено презрительной гримасой, а руки сжаты в кулаки. И если Мойра вот таком виде предстала перед своим сыном, значит, Джон очень сильно облажался.

— Прости меня, мам… — прошептал он.

— Не таким я тебя воспитывала, сынок, не таким…

Она исчезла, оставляя Джона одного.

— МАМА! — завопил он, пытаясь удержаться за своё ведение.