Лидерство: проклятье или панацея

Для подлеца способность к манипулированию сознанием другого через подмену содержания понятий – предмет его особой гордости, вызывающий у него прилив самовосхищения и пароксизм самодовольства.

Как в руках ловкого наперсточника стаканчик с шариком внутри него вдруг – о, чудо! – становится пустым, так у манипулятора сознанием других предатель вдруг становится патриотом, трус – осмотрительным и дальновидным человеком, лгун – неверно понятым, дурак – своеобразно мыслящим, подлец – действующим сообразно обстоятнльствам.

Подлец кичится своим исключительным умом и сообразительностью как проявлениями собственной мудрости.

На самом же деле там, где у человека пульсирует живая, трепетная – дышащая, видящая, слышащая, понимающая, чувствующая и со-чувствующая мудрость, у подлеца торчит мертвое: хитрость, коварство и изворотливость – скрипучие протезы мудрости.

Как волк-людоед отгрызает свою попавшую в капкан лапу, так подлец-людовед ампутирует ставшие ему обузой, так и не развившиеся в нем, зачатки мудрости и останки умертвленной им в самом себе совести.

На место живого он приспосабливает к себе мертвое: сработанные по последнему слову бездушной PR-техники и бессовестной политтехнологии функциональные устройства, обеспечивающие головокружительное продвижение к «зияющим высотам» благоденствующей подлости.

Если, как сказал Эразм Роттердамский, глупость – это казненная мудрость, то, как добавим мы, подлость – это ампутированная совесть, обрезанная «под самый корешок» вместе с зачатками мудрости.

Будучи по своей сути моральным уродом, подлец считает себя интеллектуальным красавцем, освободившим самого себя от всех и всяческих предрассудков.

Он любуется и гордится своими протезными достоинствами, как Нарцисс своими, тешащими его прелестями.

Подлец при каждом удобном случае – а для него все случаи удобны, поскольку ему неведомы такие понятия, как стыдно, неудобно, неловко – изрекает: «Я!», – сопровождая это сакраментальное местоимение словесами: «глубоко убежден».

По мнению подлеца такое словосочетание должно производить чарующее, магическое воздействие на всех кому выпало несказанное счастье лицезреть его и внимать ему.

Подлецу и невдомек, что еще двадцать восемь веков назад безымянный автор древнеиндийской «Дхармы» сформулировал интегрированный индекс, с помощью которого и сегодня можно безошибочно судить о мере ничтожности каждого конкретного человека: ничтожен тот, кто любит говорить о чужих недостатках и о своих добродетелях.

Достаточно подсчитать, сколько раз местоимение «Я» встречается в выступлении того или иного политического лидера, разделить полученное количество на суммарное число слов, содержащихся в этом выступлении, чтобы получить тем самым статистически точный индекс ничтожности выступающего, ведь «Я» подлеца никогда не сочетается с признанием им своих ошибок или действительно совершенных им преступлений.

Колебания этого индекса от выступления к выступлению будут весьма незначительны: его величина зависит не от того, о чем идет речь, а от того, кто ведет речь.

Темы речей лидера-подлеца могут варьироваться в достаточно широких пределах, сущность же изрекающего их неизменна.

Глубокая убежденность, о хроническом наличии которой у «себя, любимого» так любит распинаться лидер-подлец, на самом же деле, как заметил Александр Зиновьев, есть признак интеллектуальной недоразвитости.

Убеждения – по его же словам – суть лишь компенсация за неспособность точно понять данное явление в его конкретности.

Это – априорные установки на то, как поступать в конкретной ситуации без понимания ее конкретности.

Лидер-подлец не может и не хочет отказать себе в удовольствии при каждом подходящем случае – а для него все случаи – подходящие – напомнить о важности своей собственной персоны.

Он обожает перечислять все свои многочисленные титулы и звания, к завоеванию которых он стремится с упорством, настойчивостью и нахрапом, заслуживающим изумления.

Для него честь иметь титулы и звания неизмеримо значительнее, важнее и существеннее, чем иметь честь.

В чем лидер-подлец безусловно прав, так это в том, что для своих протезов в виде хитрости, коварства и изворотливости он всегда может найти точку опоры.

Она возникает и существует там, тогда и постольку, где, когда и поскольку щебенка глупости оказывается намертво сцепленной бывшим жидким, после чего – застывшим цементным раствором наивности.