Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона

После обеда, который, как правило, состоял из одной-двух лепешек с вареньем и чаем, все отправлялись укреплять собачью упряжь, доставать оборудование или помогать с шлюпками. В пять часов вечера кормили собак, и эта процедура всегда сопровождалась оглушительным лаем, а в половине шестого садились ужинать. На ужин обычно была тюленья похлебка, лепешка и кружка горячего какао на воде.

По вечерам в палатках все занимались самыми разными делами. К примеру, в палатке Уорсли читали вслух. Четверо обитателей палатки Шеклтона азартно играли в покер и бридж, раскладывали пасьянс. Матросы и кочегары из палатки номер четыре тоже играли в карты или рассказывали друг другу байки. О сексе разговаривали редко, но отнюдь не из-за поствикторианской чопорности, а потому что эта тема совершенно не соответствовала условиям постоянного холода, сырости и голода, о которых невозможно было забыть ни на секунду. Так что о женщинах всегда вспоминали с ностальгией и сентиментальностью — говорили о стремлении поскорее увидеться с женой, матерью или возлюбленной.

Свет официально выключали в половине девятого, что, конечно же, было лишь фигурой речи, так как солнце ежедневно светило почти по шестнадцать часов. Многие ложились спать пораньше, снимая свои штаны и свитера и по мере возможности надевая сухие носки. Никто никогда не снимал нижнее белье. Некоторые не могли ложиться и засыпать в строго установленное время, а потому старались говорить как можно тише — в морозном воздухе все звуки слышны особенно отчетливо.

К десяти часам вечера в лагере стояла полная тишина, только одинокий ночной дежурный ходил вокруг палаток, поглядывая на хронометр в кухне в ожидании конца своего дежурства.

Прошло три недели с тех пор, как они покинули «Эндьюранс». За это время самые сильные изменения произошли во внешнем облике членов команды. Некоторые всегда носили бороды и сейчас выглядели просто чуть более заросшими, чем обычно. Но лица тех, кто прежде всегда был гладко выбрит, теперь украшали захудалые полудюймовые усики.

Люди стали очень грязными из-за дыма от коптящего жира. Все было пропитано им: одежда, лица, вещи. Он мгновенно приставал ко всему и не поддавался очистке снегом, а мыла было очень мало.

Мнения о чистоте разделились — в лагере даже образовались две «школы». Хотя полностью вымыться было невозможно, многие оттирали лицо снегом каждый раз, когда позволяла погода. Другие же считали, что грязь защищает кожу от обморожения.

Лагерь разделился на хранителей и нехранителей и в вопросах еды. Уорсли возглавлял «партию» нехранителей, которые тут же съедали все, что могли, как только появлялась возможность. Орд-Лис со своим маниакальным страхом голодной смерти возглавлял «партию» бережливого хранения. Он редко съедал все, что ему было положено, пряча кусочек сыра или лепешки в карман, чтобы съесть позже, а то и оставить на черный день, в наступлении которого он не сомневался. Он частенько доставал из кармана кусок чего-нибудь, что выдавали неделю, две или даже три назад.

Впрочем, в то время еды было достаточно. Животные любезно приносили себя в жертву лагерю. Днем 18 ноября маленький грустный тюлененок, примерно месяца от роду, забрел в палаточный лагерь. Скорее всего, его мама стала жертвой косатки. Тюлененок был крошечный, в нем было совсем мало мяса, но его убили — пусть и с большой неохотой, — потому что он все равно не выжил бы на морозе один. На следующий день собаки подняли оглушительный лай, оповещая людей о появлении в лагере еще одного тюленя, на этот раз большого, крабоядного. После ряда подобных случаев Уорсли решил, что тюлени, завидя лагерь, принимали его за землю или лежбище, поэтому шли сюда.

Утром 21 ноября несколько человек снова пошли к кораблю. Они заметили, что льдины, пробившие его борта, пришли в движение. Вернувшись в лагерь, они начали снимать с собак упряжь и кормить их. В это время на дежурство вышел Шеклтон и остановился недалеко от упряжки Херли. На часах было без десяти пять. Вдруг краем глаза Шеклтон заметил, что корабль начал двигаться. Он быстро повернулся и увидел, как судно скрывается под ледяной глыбой.

«Он тонет, парни!» — закричал Шеклтон и бросился к импровизированной смотровой башне. Все мгновенно выбежали из палаток и начали толкаться, пытаясь получше разглядеть происходящее. Смотрели в полной тишине. Там вдалеке корма «Эндьюранс» поднялась на двадцать футов вверх и на миг замерла, устремив прямо в небо свой мертвый гребной винт и сломанный руль. Затем она медленно и тихо исчезла во льдах, оставив после себя лишь небольшой участок черной воды. Буквально через шестьдесят секунд и его не осталось: лед снова затянулся. Все произошло за каких-то десять минут.

Той ночью Шеклтон просто написал в своем дневнике, что «Эндьюранс» утонула, добавив: «Я не могу писать об этом».

Вот они и остались одни. Теперь со всех сторон не было ничего, кроме бескрайних льдов. Они находились на 68°38' южной широты 52°28' западной долготы — в том месте, где не бывал до них ни один человек и вряд ли захотел бы оказаться.

Глава 13