Lifetime

– Если ты сломаешь мою трость, я перестану считать тебя человеком. И дело не в том, что без нее мне сложно ходить. Это дорогая мне вещь. Возможно, мое мнение для тебя ничего не значит, но я должен предупредить.

Иван с усилием, стоном и гримасой слез со стула, выпрямился перед Кайденом во весь рост и оперся на обе ноги в неофициальной офицерской стойке разведроты «Альфа»: ноги на ширине плеч, руки сжаты в кулаки и скрещены перед собой на уровне солнечного сплетения. Послание недвусмысленное: тронь – и улетишь в другой конец Галактики.

Нога предательски подрагивала и адски болела. Но сдаться Иван не мог. И просто вглядывался Кайдену в глаза, переламывая боль через решимость: кто ты? Достойный соперник – или не выросший до конца инфантильный подросток, что в порыве гнева учиняет мелкие пакости, не понимая, которая из них станет фатальной? Что потом? Подложишь кнопку на стул? Насыплешь перца в нижнее белье? Пометишь сапоги, как мстительный кот?

Как никогда военный чувствовал свою беспомощную уязвимость. Он стоял перед Кайденом из последних сил и до самого их донышка понимал: он теперь инвалид. Отними палку – и что останется от его выдержки и чести? Через полторы минуты он рухнет на пол, через пять – сломает себя и попросит у Кайдена руку, помочь подняться, ведь что бывает без трости Иван уже узнал и смирился, а ползти через весь коридор к выходу и охране – еще более унизительно, чем искать у врага сочувствия. Но читать душещипательные нотации о своей нелегкой судьбе Иван не собирался. Просто ждал, пока Кайден усмехнется, хрустнет тростью об колено и уйдет, чувствуя себя отмщенным.

Диспетчер, судорожно сжимая единственную опору военного в руках, кривил губы и смотрел в ответ Ивану в глаза. Взгляд не отводил. Когда Иван готов был перенести вес на правую ногу, давая слабину, Кайден опустил глаза и столь же медленно опустил трость. Глухо спросил:

– Ей расскажешь?

– Нет.

– Не знаю, что на меня нашло. Возьми.

Иван осторожно принял трость, поставил ее на пол, расслабился, подавил вздох. И протянул Кайдену руку:

– Забудем?

– Забудем, – согласился диспетчер, но на рукопожатие не ответил. – Ты… Обещай, что она будет счастлива.

Иван чуть было не фыркнул от банальности просьбы, но насмехаться над диспетчером сейчас было бы ровно тем же моральным избиением инвалида, что он сам чуть не пережил минуту назад. И военный сдержался.

– Обещаю.

Свадьба была негромкой, но запоминающейся: перед регистрацией брака невеста отвезла жениха прямиком на орбиту Земли.

Глядя на медленно обрастающий плотью и кровью шаттл «Андромеда», Иван негромко поинтересовался:

– Я много стресс-тестов прошел в свое время. Это один из них?

Лилия качнула головой.

Иван уточнил:

– Так ты выйдешь за меня?

– При одном условии.

Иван приподнял правую бровь в немом вопросе. Впрочем, он догадывался, чего может попросить эта невероятная женщина. Лилия улыбнулась и не обманула его ожиданий:

– Мы будем принимать решения вместе, но порознь.

– Это как? – склонил голову набок Иван.

– Это так. Я прихожу к тебе советоваться, если не уверена, за поддержкой, когда она мне нужна, похвастаться или пострадать тебе в плечико. Но не буду просить решать за меня. И ты за меня ничего не решай. Договорились?

– Договорились. А обратную силу этот договор имеет? – подхватил ее улыбчивую серьезность Иван, гладя кончиками пальцев непослушные веснушки на носу.

– Безусловно, – кивнула Лилия, и хитринка в ее глазах заплясала, заиграла отсветами уходящего солнца. – Твои письма, друзья и звонки останутся твоими, по карманам клянусь не лазить, на часы вечером после посиделок ты смотреть умеешь, не маленький…

– А как же маникюр, шубы, цветы и золотое колечко? – подхватил военный игру в штампы о женщинах и мужчинах.

– На твое усмотрение, – хихикнула астронавигатор. – Помни только, что здесь шуба нужна раза три за всю зиму, из них два – просто пофорсить, к золоту я равнодушна, предпочитаю серебро, цветы мне нравятся живые на клумбе, а не мертвые в вазе, а длинные ногти я ненавижу с музыкальной школы. Мешают, ты понимаешь! Нажимаешь клавишу, а там сначала костяной призвук, а потом нота, будто не я, а мой скелет на пианино играет. Бр-р-р!

Иван не выдержал и схватил невесту за руку. Большего в тесном транспортнике он сделать не мог. Как есть ведьмочка! Рыжая, веснушчатая, и глаза отчаянно-весенние: светло-серые с яркой прозеленью, будто смотришь сквозь первые березовые листочки на небо, что хмурится свежим апрельским дождем.

***

Иван Ефремович поставил опустевший стакан на преподавательский стол и стукнул тростью об пол. Разговоры стихли.

– Все решаемо, как я уже говорил. Кроме одного. Кроме выбора другого человека. Кроме жизни другого человека. Сегун много говорил нам про ответственность. Про долг перед человечеством, про долг перед самими собой. Как будто я сам не отдавал этот долг!

Преподаватель поморщился и снова стукнул себя по ноге, словно окорачивая эмоциональность. Но студенты увидели обратное. Иван Ефремович на секунду застыл, затем с горькой ноткой произнес: