Алексей вздохнул и поежился. Для него это были неприятные воспоминания. Профессия музыканта накладывала отпечаток на его восприятие мира. Звуки, звуки и еще раз звуки окружали его. Он уже привык, что двери могли скрипеть по-разному. Возможно, в зависимости от его настроения. Он жил в двухкомнатной квартире. Здесь было несколько дверей. И все они скрипели. Алексей мог их смазать, но не делал этого. Не из-за лени. Иногда скрип превращался в неожиданную мелодию. Например, он как-то услышал кусок рок-композиции группы «Пинк Флойд» – «Стена»… А когда он однажды, как всегда, дремал у телевизора, дверь, ведущая в спальню, заскрипела звуками из дальнего прошлого. Он тогда был женат. У него была семья. Жена, двое детей. Еще был котенок Барсик. Барсик не любил закрытых дверей и всегда рвался в спальню в тот момент, когда они с женой находились на подступах к взаимному, а может и раздельному оргазму. Он царапал дверь, пытаясь уцепить коготочками ее торец, чтобы потянуть на себя. Порой котенку удавалось это сделать, и дверь с раздражающим скрипом открывалась на пять сантиметров. Барсик ловко втискивался в щель и в два прыжка оказывался на груди хозяина. Он выпускал из подушечек на лапах когти и теребил на груди у Алексея майку, как бы пританцовывая на месте. При этом котенок скрипуче мурлыкал: «Скрур, скрур!» Алексей вставал, шел к швейной машинке «Зингер», доставал из пластмассовой шкатулки машинное масло в металлической масленке с пипеткой и смазывал петли двери. Для этого надо было ее открыть, приподнять снизу ступней ноги и в образовавшиеся щели на шарнирах накапать немного масла. Потом вытереть тряпкой излишки. Теперь у Алексея не было семьи, он был в разводе. Разумеется, не было и машинного масла. Поэтому двери он смазывал подсолнечным. Но так редко, что даже и забыл, когда делал это в последний раз. Да и не мешал ему скрип. Кроме воспоминаний, скрип создавал иллюзию присутствия кого-то в его холостяцкой квартире. Алексей так долго привыкал к одиночеству, что стал ценить любой звук, раздававшийся в двух комнатах, на кухне, в ванной, туалете и даже в прихожей. И если раньше музыканта с хорошим слухом могли раздражать, как ему казалось, дисгармоничные и разнообразные шумы, то теперь он просто себя не мыслил без них. Поэтому телевизор не выключался до самого утреннего подъема; форточка в зале не закрывалась даже зимой, и с улицы доносились: перестук колес трамваев, рычание автомобильных моторов, пьяные вопли загулявшей молодежи, чириканье пташек, шум дождя, падающего снега, завывания ветров… Алексей мог с интересом прислушиваться к урчанию воды в батареях отопления, к комической какофонии канализации… Жизнь вокруг продолжалась, приходило понимание того, что он не один в этом безграничном космосе. Женщины почему-то не приживались здесь надолго. Те, кого он любил или собирался искренне полюбить, очень быстро садились ему на шею и начинали требовать ускоренного увеличения материальных благ, а те, к которым он не питал особой любви и просто рассчитывал в их лице на хозяйку в доме, как правило, становились скучными, глупыми и сварливыми. Алексей относился к себе достаточно критически и осознавал, что сам он, конечно, не подарок, но новой семьи у него не получалось, а происходили какие-то быстротечные романы, после которых и воспоминаний-то особых не оставалось. Только некоторые звуки. Скрип двери в зал, например, порой ассоциировался у него со стоном одной из бывших возлюбленных перед оргазмом. Тогда музыкант остро начинал чувствовать отсутствие женщины, простых человеческих радостей, связанных с ней.
В дремоту Алексея прокрались новые звуки. Да, это по-прежнему скрипели его двери в спальню и зал, но скрипели они совсем необычно. Более интенсивно и громче. Так могло быть только в том случае, если входная дверь в квартиру была бы открыта и в помещение ворвался сквозняк. Но бас-гитарист отчетливо помнил, что входную дверь он закрыл, тем более что был трезвый. Да и в приличном подпитии он закрывал дверь на автомате: это были те моторные движения, которые не требуют специальной памяти, наподобие врожденного навыка дышать или слышать.
Глава четвертая,
в которой лестница странно себя ведет
Прямо перед ним во всю стену жирными буквами было написано: «Открой шкатулку!».