Лига выдающихся декадентов

Будто невидимый груз упал с плеч. Солнце казалось ярче. Дышалось легче. Эфир преисполнился ощущением безопасности. Мир проницали имперские ароматы: умащенный воском хром, ружейное масло, о-де-колон марки «Шипр». Кликуша удрал, рассыпав свои брошюры, замешкавшуюся раклу окружили дворники, повели в участок, подталкивая непонятливых в спины черенками мётел. Гуляющая и проезжающая публика заметно повеселела. Боря Бугаев вновь не заметил разницы.

Вавич промерял широкими уверенными шагами освобождающуюся улицу. Огромный, в версту длиной затор рассасывался.

Вольский вжался в сиденье, ссутулился нерадивым гимназистом и руку прислонил к бровям, будто защищаясь от нестерпимо ярких лучей.

– Что это с вами, Николай Владиславович? – недоумённо спросил Розанов.

– Неудобно перед служивым, – хрипло ответил меньшевик. – Это тот самый…

– Вы благонамеренный человек, – пристыдил Василий Васильевич. – Вы же оставили подполье, чего вам бояться? Все грехи вам отпущены российским правительством.

– Сколько же минуло… Лет семь или восемь. Эх! Будь что будет!

Вольский поднял лицо навстречу приближающемуся Вавичу.

Произошло невероятное: вопреки воле прошедших лет надзиратель узнал Вольского. Впрочем, стружковое топорщенье верхней губы, точильным бруском огромный нос и смотровые ямы глазниц – негодная внешность для подпольщика.

Вдруг лицо Вавича раздвинулось широчайшей ухмылкой:

– А-а-а… Благодарствую за овощ, барин. С жёнкой и пекли, и кашу варили: объеденье! Только в следующий раз, как шутить вздумаешь, белорыбицу клади в пакет. Оченно белорыбицу уважаю. Да и не по чину мне теперь растительный подарок принимать. Проезжа-ай!..

Вольский как известняковый фараон уложил парализованные руки на оцепеневших коленях. А потом каменная маска растворилась улыбкой.

– Вот, Коля, человек за семь лет выслужился, а вы потеряли всё, что имели, – беззлобно и даже по-детски наивно сообщил Бугаев.

Вольский помрачнел, отвернулся. Спустя минуту буркнул через Бугаева Розанову:

– Вот, Василий Васильевич, из-за подобных реплик мы с Борей и рассорились.

– Здесь и сейчас это «устами младенца», – пробормотал себе под нос философ.

В пролётке на дне, под ногами, лежали шпаги.

– Мешает! – капризно сказал Боря, толкнув футляр каблуком. – И откуда они взялись?

– Знакомая ссудила. Так совпало, что давеча перчатку бросала одному поэту. Решительная девушка!

На вокзале Розанов черкнул на запавшем в карман фантике каракульку и сунул извощику:

– Завези-ка острия по адреску!..

– Э-э, барин, мне в другую сторонку, – сказал тот, ловко уклоняя руку.

Розанов возмутился:

– Плачу дополнительно!

– Трехрублёвочку? – равнодушно проронил извощик, высматривая в привокзальной толпе клиента посолиднее.

– Три целковых? Отчего так дорого? Сюда за шестьдесят копеек доставили!

– Ведь от вокзала ехать, барин, – будто дитю неразумному сказал извощик.

– Негодяй, фаэтонщик проклятый! – пыхтел Василий Васильевич, подымаясь на дебаркадер.

– Мы обрастаем багажом, – заметил нагруженный кардонкой меньшевик.

Они успевали на последний вечерний поезд.

Розанов вложил в ладонь меньшевику зелёненькую банкноту:

– Коля, возьмите билеты в первый класс.

Бугаев слонялся вокруг установленной на перрон кардонки, ковыряя носками туфель остывающий асфальт, а Василий Васильевич высматривал мужичка в красной шапке.

Вольский вернулся с тремя билетами и наблюдением:

– Оцените! – указал на полосу между железными путями. На порыжевшем от солнца газоне оранжево пучился комок жалко обмякшей резины.

Розанов прищурился, просеменил туда, где платформа обрывалась к двум устремляющимся в восточную бесконечность России стальным полосам. Невдалеке носильщик, оседлав пестрящий наклейками баул, толковал другому:

– Да это вдова знаменитого путешественника Эмиля Голуба!.. Разглядел вблизи – теперь верю, что Африку насквозь прошла. Ух, могучая баба! По Азии двинется, через Монголию, Тибет, до самой Индии. Тут проездом, да и сбросила балласт. Морей у нас в России нет, потопы редкость. Сухопутные мы, и она теперь вместе с нами.

Розанов прислушивался. Некая мысль дразнила, и никак не получалось её выцепить из броуновской круговерти фразочек, забот, впечатлений. Сердито тряхнув головой, он обернулся к спутникам:

– Коленька, прошу вас, спуститесь с платформы, приберите имущество! Поторопитесь! Ради Бога, под локомотив не угодите! До отбытия всего ничего осталось.

Опёршийся ладонями об асфальт Вольский, неуклюже свешивал ногу с высоты, когда Боря, с презрением на него покосившись, изящно соскочил на рельсы и столь же изящно взмыл обратно, чтобы свалить на подставленные руки вещицы, принадлежавшие Минцловой.

Уже в купе Вольский спохватился:

– Да у нас же новые круги есть! Зачем ещё и это барахло? Тут примешалась какая-то банка с тальком…

– Чтобы сдать в лавку и получить обратно деньги, – подняв от мелкой работы лицо, ответил с хитрецой Розанов. На откидном столике перед ним раскрыл нутро портсигар. Из специального отделения торчали припрятанные днём окурочки. Василий Васильевич булавкой выковыривал из них уцелевшие табачные крошки и ссыпал в свежий табак.