— Ну да, это она. Но мне она известна больше как врач. В сущности, какая ей разница, что резать и сшивать: человеческую плоть или картон? Женщина-хирург сколлажировала множество картинок, ну, может быть, подвергла ретуши для достижения единообразия. Все использованные в работе рисунки выполнены женщинами, девушками, девочками, — сотнею различных персон, принадлежащих к различным сословиям. По понятиям мистиков, такая колода Таро стократ сильней, чем созданная одной художницей. Кстати, я раздобыл научный труд этой самой Гедройц. Лежит на столике. Не успел изучить.
Боря взял рассматривать докторскую диссертацию Гедройц, примерно на двадцатой странице ему стало нехорошо, до тридцатой он уже не добрался, но едва добрался до дивана.
— Умоляю, не троньте книгу! Она опасна! — стонал Боря. — Бросьте в печку!
Меньшевик проронил с притворной заботой:
— Боря такой впечатлительный.
— Кое-какой навык рисования у Гедройц имеется, — заметил писатель, листая страницы.
Бугаев забился на диване в припадке. Он держался за живот, в рассекании которого, если судить по научному труду, особенно хороша была женщина-хирург.
— Положительно, её рисунки наделены своеобразным очарованием. Эк Борю скрутило! — Писатель ещё полистал брошюру и разочарованно сказал: — Не она рисовала. Указан некий художник.
— Видите, видите! — вскричал с дивана Боря. — Незачем к ней ехать. Даже рисовать не умеет. Очередной «ложный след». Василь Василич, вы по сути действуете супротив логики, — горячился поэт. — Споткнулись о какую-то Гедройц — тотчас мы едем к ней. Да ну её куда подальше! Всё равно как искать обронённые очки под фонарём только потому, что там светло.
— Помилуйте, Боринька, где же ещё искать? В темноте всё равно не найдёшь. А если как раз под фонарём выронил?
Поэт задумался.
— Ну что ж… Поедем в Царское Село!..
Последняя конфета сулила неземные блаженства. Миссия донести конфеты целыми и ненадкусанными была воистину невыполнимой. Хлебников держался из последних сил.
Не решаясь стучаться в чужое парадное, он ожидал, когда Вольский выйдет на улицу. И вот показалась вся троица его друзей, прошла мимо, не заметив притулившегося у цоколя марсианина.
Немного стесняясь, он догнал меньшевика, приподняв чутким перстом клапан пиджачного кармана и затолкнул уцелевшую конфету. Вольский обернулся:
— Вы чего-то хотели, Виктор?
Хлебников помотал головой, улыбаясь. Не заметив, как побледнел при его виде Бугаев, побрёл прочь, слегка покачиваясь от сахарного отравления, гордый собой за то, что выполнил возложенную миссию.
Приехали затемно. В сторожке у больницы никого не было, как не было никого и в швейцарской. Здание пребывало в тишине и темноте. Недолгие блуждания вывели друзей в едва освещённую комнату.
У камина сидел вполоборота круглоголовый господин. Пухлое его лицо, без следов какой-либо растительности, неярко освещалось сполохами.
— Вера Игнатьевна!..
— Да-да, — донёсся басовитый отклик.
— Мы хотели бы поговорить с вами об одном деликатном вопросе…
— О Таро? Да, это я создал колоду Таро. И что далее?
Вольского поразило, что женщина-хирург говорит о себе в мужском роде. Мгновением спустя он уяснил сходство: Гедройц — вылитая «папесса» из Старшего Аркана.
Борю Бугаева потрясло её моментальное признание.
Василий Васильевич как раз ожидал от Гедройц чего-то в этаком духе.
Между тем женщина-хирург поднялась с места и, заложив одну руку за спину, а другую — меж пуговицами застёгнутого пиджака, двинулась в темноту.
Переглянувшись, друзья последовали за ней.
— Так что делать намерены? — усмехнулась из темноты женщина-хирург.
— Отберём силой, — пригрозил поэт.
— Завтра моё Таро отправится в типографию. Кастати, куда вы подевали шестнадцатый Аркан? Не важно, с утра вырежу заново.
Розанов вдруг понял, что Гедройц не бежит от них, а только следует своему ежевечернему пути — обходит больных.
— Кто там норовит лекаря обидеть? — раздалось грозное из невидимых уст.
— Наверное, я, — пискнул Боря.
Что-то по-медвежьи огромное зашевелилось там. Дюжий пациент вставал с койки.
— Знаете, что при Ляояне делали со вражинами, которые в полевых врачей стреляли!..
— У вас меланхолия, — замямлил Бугаев. — Депрессивно-ступоррозный психоз солдата.
Пациент нависал над поэтом. Из-под пижамного ворота у него выглядывал бордовый рубец. Боря, ничтоже сумняшеся, легонько щёлкнул по нему. Военный сложился втрое.
— Прямо по шовчику, изверг, — застонал он, прослезившись от боли. — Кетгут, кажется, лопнул.
— Я не думал!.. — тоже со слезами на глазах залепетал Боря. — Простите, ради Бога!
— Проводите к койке!
— Вас простынкой укрыть?
— Будьте добры.
— Сиделку позвать?
— Не надо. Они тут все злые. Подушку повыше…
— Так хорошо?
— Кажется, да.
— Вот и славно. Отдыхайте. Может, ещё чего-нибудь нужно?
— Подайте книжку. На тумбочке лежит. История от боли отвлечёт.
Там обнаружилось первое издание «Лиги выдающихся декадентов». Боря машинально вынул перьевую ручку и надписал форзац.
— Ещё и книгу испортили, — вздохнул пациент. — Сумасшедший. Лампу подвиньте.
Боря Бугаев догнал ушедших вслед за Гедройц друзей.