Лигатура

Что-то вроде цвето – бифокальных очков, где верхняя часть линзы нежно-розовая, нижняя же черная, как грязь.

Но поскольку жить постоянно в состоянии восторга или безысходной тоски показалось мне одинаково утомительным, я принял решение сесть между стульями.

Живут же люди совершенно бездушные или безмозглые и ничего…. Почему бы мне не попробовать жить без мыслей? Ну не то, чтобы совсем, но, во всяком случае, без здравой их части.

Уже тогда я подумал, что куда продуктивнее было бы принимать роды в театре или, скажем, в психушке.

По крайней мере, оба эти учреждения изначально предназначались, как места для души. Одно для души скучающей. Другое для больной…

Соображения мои в те дни, впрочем, в силу моего достаточно нежного возраста были несколько поверхностны.

Чуть повзрослев и едва научившись читать, я начал приходить к мысли, что если Провидение и забросило Дюймовочку к жабам, то в этом, наверняка имелся Его скрытый от наших глаз Промысел, а на девочку были весьма определенные планы.

Возможно, ей надлежало выйти замуж и произвести на свет карликовых полуторадюймовых жаб с тонкой душевной организацией.

В крайнем случае, рослых бородавчатых дюймовочек, склонных к водным видам спорта.

При таком рациональном раскладе результатом ее личной жизненной драмы явилось бы значительное обогащение местной фауны, что вполне укладывается в эволюционную колею, где вариативность видов – основа продвижения вперед.

Ну и ладно…

2

– Слышь, тетка?.. Ты бы сошла с этого места. Место, говорю, занято, оно мое!

В третьем часу ночи я вылез на крышу девятиэтажного дома номер шесть по улице Перелета. Рядом невидимый кинотеатр «Иртыш». Через дорогу светится заправка ЛУКОЙЛ. Чуть дальше разноцветный, как елочные гирлянды круглый год мигающий «Арго» – армянский ресторан с греческим названием и школа милиции. Теперь это академия МВД.

Очень давно я тренировал там курсантов…

Последние тридцать семь лет я живу в этом доме, в квартире на третьем этаже.

И ключ от чердака мне сделал знакомый слесарь в незапамятные времена, в бытность мою дворником.

Нет давно того домоуправления. Теперь это управляющая компания «Левобережье». Еще раньше я оставил метлу и скребок.

И знакомый слесарь умер от рака легких.

А дом стоит. И раньше по ночам на его крыше мне никто не мешал.

Полная луна висела над старым Кировском. Фонари с заправки слепили глаза. Вырезанный из черной бумаги силуэт над черной пропастью я заметил не сразу…

Не спеша, я приблизился к ограждениям:

– Ты отойди в сторонку и прыгай себе на здоровье! Вон хоть слева от трубы. Очень тебя прошу – не порть место!

Я все не мог ее разглядеть.

– А может, ты страшная очень? Тогда какая разница, откуда бросаться? С такой высоты от любого лица ничего не останется. Помнишь, прошлым мартом? Все антенны тогда переломало. Даже первую не поймать было. А крыша после урагана – каток!

Вон там прямо за трубой он и сорвался. Даже чемоданчик из рук не выпустил. Веришь, сразу и насмерть? Только отвертки по асфальту сыпанули.

Так что давай меняться. Тебе все равно, а у меня выбора нет! Откуда упал, оттуда больше не взлететь. Испортишь место – у меня один Копай останется. Так ведь и он занят. Над Копаем ведьмы летают…

Женщина чуть поежилась. Апрельские ночи в Омске холодные. Ночи здесь и в мае холодные, даже заморозки бывают. Она еще придвинулась к краю. Заглянула в пропасть. Слышит ли она меня?

Я пожал плечами.

– Ну, да, согласен. Я сумасшедший. Но только местами, в полнолуние. Я тогда сразу забираюсь на крышу и ищу себе женщину. Женщины теперь большая редкость. Но иногда мне везет…. Не стоит извиняться, я понимаю. По воздуху ведь много чего летает…. Нет, с ведьмами как раз все нормально. Плевать они хотели на Закон. Для них изнанка правая сторона… Эй, осторожней! А то вдруг свалишься. Конечно, на твоем месте я бы тоже не боялся. Но ты все же стой спокойно. Пока сама не попросишь, я к тебе не притронусь. У нас, сумасшедших, все по-другому.

Чтобы не спугнуть ее, я отступил. Оперся о трубу. В свете луны посмотрел на часы. Два часа тридцать минут…

Ночью воспоминания неотличимы от реальности, разве что ярче.… Как блестят сейчас ее туфельки. Этот блеск… даже в темноте глаза режет.

Так блестел люк у того колодца…

Мне года четыре. Я один. Комната в общежитии военной академии. Тоже весна, апрель, как теперь. Окна распахнуты. Только не ночь, а прохладный солнечный день. Я стою на подоконнике. Вот уже на краю карниза…

Крышка водопроводного люка внизу кажется круглым резиновым ковриком. Глянцево блестят чугунные ромбики. Мне и холодно и жарко.

Если прыгну – не разобьюсь, не рухну вниз, а плавно, как оторвавшийся от ветки лист, опущусь точно на этот сверкающий металлический круг.

Радость, восторг переполняют меня. Я заношу ногу над пустотой…

Но тут, внезапно, меня вдергивают обратно. Это мать, неожиданно вернувшись, застала меня на карнизе пятого этажа…

Я потом долго болел. Все даже думали, я ослепну. Тот блеск все стоял у меня в глазах, не давал видеть свет. Кажется, у детей это называют испугом.