Приплели к делу такую мистическую несуразицу, что просто диву даёшься! А ведь верят, искренне верят в то, чего нет, не было и быть не может потому, что не может быть! Но для любой несусветной идеалистической несуразицы важно шум поднять, да посильнее, чтобы внимание обратили. Потом покричать, чтоб услышали аж на другом конце земли. А если не услышат где-нибудь, то в грудь себя кулаком постучать для наглядности: вот, мол, я какой импозантный и авантажный! Трепещите все, а то мне одному надоело! Поэтому идеалисты и мистики черпают воду решетом почём зря. Нет. Надо среди них срочно порядок наводить, на то он и порядок.
Вспоминал Иван Кузьмич о художниках-реставраторах не случайно, поскольку шествовал в это время своим строевым и уставным шагом в один из подземных казематов хранилища, где почивала на отдельном стеллаже вызвавшая публичные споры древность. Заведующий не придавал большого значения состоящей на учёте в Гохране ритуальной безделушке. Мало ли придумывали раньше шаманы приколов для одурачивания верующих. Такие выходки мистических мистификаторов давно известны.
Проходя мимо реставрационной мастерской, Иван Кузьмич твёрдой начальственной рукой пару раз стукнул в дверь и, не сбавляя хромового, начищенного свежим гуталином шага, проследовал дальше под мерцающими неоновыми световыми сгустками. Световое мерцание — оно, конечно, оригинально, но не в рабочем же коридоре! Непорядок. Надо с электриком разбор устроить.
А мерцающие неоновые огни всё же изыскано отражались в надраенных до помрачения хромачах. Поэтому Иван Кузьмич немного успокоился и задумался: не из-за того ли гохрановские художники сначала недолюбливали своего нового начальника, что постоянно видели его только в сапогах, пусть хромовых, но всё же армейских? Недаром же по всему управлению прокатился слушок, будто начальник в какие-нибудь Сочи или любезный для него Крым ездит во френче и хромовых сапогах и там, на пляже, сапог никогда не снимает. Более того, кое-кто осмелился пустить ещё один слушок, что Иван Кузьмич не снимает сапог даже в бане!
Ну, здесь изобретательные художники всё же перегнули палочку, однако заведующий Гохраном действительно другой обуви, кроме сапог, не признавал. И другой одежды, кроме суконного или же габардинового мундира. Что поделать, привычка — тоже выглядит характером человека. Во всяком случае, это был порядок, от которого отступать глупо, да и не те года уже.
По шуму хлопнувшей двери, по торопливому топоту башмаков за спиной Иван Кузьмич понял, расчёт оказался верен: два художника-реставратора сейчас догонят его, и будут усердно сопровождать начальника в двух-трёх шагах сзади, делясь по пути своими творческими соображениями, причём, обязательно перебивая друг друга.
Он представил обоих, прихрамывающих от усердия сзади за начальством, в застёгиваемых на ходу заляпанных краской рабочих халатах, накинутых на чуть ли не одинаковые ковбойки. Зато у обоих обычно играла на физиономиях решимость немедленно рассказать начальнику, что не в одной только дисциплине показательные дела творческих личностей, что они-де тоже иногда правыми бывают без дисциплинарных уставов. И оба обязательно захотят показать с артистическим пересказом, где зимуют перелётные раки.
— Иван Кузьмич!
— Иван Кузьмич!
Дуэт мужских голосов раскатился по коридору. Ничего, пусть себе в догонялки поиграют. Пора этим гражданским показать кто в доме хозяин. Тогда вдругорядь десять раз прежде подумают, стоит ли бучу заводить из-за какой-то деревяшки и чуть ли не революцию устраивать. Мало ли что это антиквариат?! Таких игрушек по всему миру раскидано видимо-невидимо, что ж шум подымать-то?
— Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь, работнички! — Иван Кузьмич шутливо улыбнулся догнавшим мужикам. — Вам сказано быть готовыми? Сказано. Почему не исполняете?
— Да мы, в общем-то, всегда готовы, но работать с маской не будем, — буркнул Сергей, хмуря брови.
Серёжа, по оценке Ивана Кузьмича, был неплохим художником, только рерихнувшимся малость. Ведь Николай Рерих тоже когда-то реставрацией занимался. Правда, он когда-то Гималаи изображать отправился да и застрял там навечно. А этот никуда не уезжал и восхищался картинами удравшего в Индию художника, не отходя от дома. Вот и сейчас Серёжа на ходу крутил в правой руке два чёрных шарика, разрабатывая шамбальскую прану или наоборот. Тоже мне, даосист недорезанный.
Иван Кузьмич чуть не ляпнул это вслух, но вовремя сдержался. Вежливость — оружие офицера в любой, даже самой неподходящей ситуации. Кстати, сдержанности его научила та же самая армия, а этого так иногда не хватает гражданским, что просто жаль людей становится.
Тяжёлая металлическая дверь, поджидавшая троицу, противно натужено заскрипела, разворачиваясь в своих видавших виды петлях. Заведующий тут же нахмурился: опять непорядок. У хорошего хозяина всё должно быть хорошо, а несмазаные петли — непорядок. Ну, да ничего, всё мало-помалу образуется.
Художники начали привыкать к начальству и уже не единожды обращались за советом. Значит, всё идёт как надо.