Лик избавителя

К ней подбегают люди, у нее из рук осторожно забирают ребенка – она все еще продолжает держать его, словно оберегая от неведомой опасности, вот только кого, его или себя? Мать мальчика, совсем юная женщина в белом платочке, рыдает вслух и тормошит сына, но тот только моргает, притихший, удивленный мальчуган с большими темными глазами, и наконец сам разражается каким-то торжествующим ревом. А Люся хочет подняться, но не может, хочет сказать что-то, но голос не повинуется ей. Наконец окружающие понимают что-то, что ей самой пока неясно, какой-то мужчина бережно подкладывает ей под голову свой свернутый пиджак и берет ее за руку. Но это не просто жест участия – мужчина шевелит губами, он считает ее пульс, и Люся хочет сказать, что с ней все в порядке, сердце у нее, как у космонавта… Огненная карусель в груди замедляет свое вращение, и на Люсю снисходит покой. Она закрывает глаза и, кажется, засыпает.

Ей снится сон. Пустынный океанский берег, белопенный прибой, с шелестом накатывающий на камни, а в отдалении – дом из белого камня, дом, похожий на пароход. Люся успевает различить утопающую в зелени веранду, и кованый фонарь в виде ладьи у входа, и…

Но сон откатывается назад, как прибой, и оставляет Люсю лежащей навзничь на твердой белой койке. Острое жало впивается ей в руку, и снова темнота, уже без снов, без надежды. Она скитается по этой тьме, скитается очень долго – ведь времени не стало, время кончилось. Она ищет выход к океану, ищет белый берег и белый дом, но ничего не находит, вокруг нее только плотная тьма, и хуже ничего не может быть.

Люся открывает глаза в больничной палате, но рада уже и этому. С ней говорит врач, немолодая дама с накрашенными губами. Яркая цикламеновая помада странно выглядит на этом бледном, помятом лице.

– Отпрыгалась! Инфаркт! – свирепо говорит она, и Люся готова обидеться на эти слова и на этот тон, но неожиданно понимает, что врач знает ее, что сердита она так от расстройства, а губы накрасила специально для разговора с пациенткой. С балериной Людмилой Ковалевой! С бывшей балериной!

– Ну, ну, ничего. Самое страшное позади. Только теперь придется уж вам поберечься. И подлечиться, конечно.

Пока она лечится, к ней каждый день ходят посетители. Кроме матери с Наташей, разумеется, приходили коллеги, уверили Люсю, что она прекрасно выглядит и еще лучше держится. Поклонники разведали, в какой клинике она лежит, и завалили палату корзинами с фруктами и цветами. Приходила несколько раз мать спасенного мальчика, благодарно всхлипывала в ногах Люсиной кровати, но видно было, что она чувствует себя неловко и рада была бы не приходить. Это было в принципе понятно. Кому охота ощущать себя в роли нерадивой мамаши, которая чуть не проворонила собственного ребенка, и проворонила бы, если бы не помощь совершенно чужого человека! Люся понимала ее чувства и вздохнула свободно, когда визиты прекратились, а там и выписка подоспела. Мать мальчика оставила спасительнице в подарок золотые часики, которые Люся потеряет на море, когда будет учить Наташку плавать.

После реабилитации ее пригласили работать в Вагановское училище. Люся приняла предложение, но без особого энтузиазма. Конечно, она не полагала, что жизнь ее теперь кончена, в конце концов, у нее ведь есть дочь… Но… Учить танцевать – это ведь не то же самое, что танцевать.

Оказалось, это даже лучше. Люся вспомнила детство, когда она рассаживала на диване своих кукол и показывала им балетные па:

– Батман вперед, в сторону, назад, глубокое плие, рондежамб! Варя, тяни, тяни носок!

Но даже любимая кукла Варька не могла повторить ни одного движения. А эти чудесные куколки – могли! Они были живые! У них бились сердца. Куколки улыбались и плакали, с каждой из них можно было поговорить, утешить, приласкать, порадоваться успехам! И они обожали Люсю, липли к ней, звали ее за спиной (но она знала, конечно!) «наша Людмилочка». Они так старались ей угодить, что едва не выпрыгивали из своей прозрачной кожицы!

Были, конечно, и другие. Были несчастные дети – их привело в училище глупое честолюбие матерей. Для таких занятия казались мукой, и Люся старалась им помочь – проводила беседы с родителями или просто подавала документы на отчисление. В Вагановском училище отсеивали много и жестоко, половина принятых зачислялась условно – это были первые кандидаты «на вылет». Деньги, связи, семейные традиции, горячее желание ученицы – иной раз ничего не действовало. Люсе пришлось удерживать отчисленную девочку из третьего класса, когда та пыталась выброситься из окна третьего этажа. А девятиклассница, набравшая лишний вес, кинулась на нее с кулаками. Ковалевой предлагали взятки и угрожали физической расправой. Но все плохое забылось в тот день, когда она впервые увидала своих девочек на сцене!

– Мама, ты же пляшешь! – изумилась сидящая рядом Наташа.

Она и в самом деле плясала – мышцы тела повторяли знакомые движения вслед за ученицами…

– А все же иногда я жалею, что ты не занялась балетом, – сказала Люся.

– Ты же знаешь, я никогда не хотела стать балериной. А без желания в этом деле…