Лик Сатаны

Кирилл огляделся и увидел большое фото в деревянной рамке, стоявшее на полке высокого, до потолка, стеллажа, забитого книгами. С фотографии смотрела пожилая чета: статная женщина с приятными чертами лица и почтенный усатый старец с едва заметной улыбкой на тонких губах. Женщина держала в руках букет сирени и тоже улыбалась, а супруг стоял рядом, вытянувшись в струнку, точно солдат на параде. Рядом — снимок поменьше, перечеркнутый черной лентой, той самой женщины, что и на первой фотографии, но сделанный явно позднее. А на спинке дивана валялась скомканная пижамная куртка в полоску…

Глава 3

Александра потопталась перед стеклянными дверями, вздохнула, а затем решительно потянула их на себя. Затея казалась глупой изначально, и семья отговаривала, мол, не суйся, все равно ничего не добьешься. Вот же оно — постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Самоубийство, мол, и все — взятки гладки! Но только отступать она не умела, хоть тресни.

— Ты точно одержимая, как дед, — безнадежно заявила мать. — Он с глузду сдвинулся, и ты туда же. Фанатики, что говорить?

Семья, кажется, тайно, но вздохнула с облегчением. Дед Федор и правда в последнее время вел себя странно: вылупив глаза, ярился, орал без повода, срывался на жене, которая и без того чувствовала себя неважно и не находила сил сопротивляться. Саша считала, что отличается завидными нервами, но даже ее терпению пришел конец…

В былые времена в старой, еще сталинской постройки, квартире, а затем и в новой она забиралась с ногами в широкое кресло, под занятные рассказы деда раскладывала пасьянс, читала или выискивала в богатой библиотеке нужные сведения для курсовых и диплома. Словом, отдыхала душой, но с недавних пор это стало невозможно. Истерики без повода учащались, как и нелепая подозрительность. Раньше двери в дедовой квартире держали если не нараспашку, то, во всяком случае, открывали без глупого вопроса «Кто там?», а цепочка и подавно болталась без дела. Но некоторое время назад все вдруг изменилось, и, хуже того, изменились и сам дед, и бабушка.

Конечно, Саша где-то понимала мать. С начала замужества у нее не заладилось со свекром. Сашин отец, младший сын деда, в эти конфликты не вмешивался, он вообще старался в семейные проблемы не вникать. Считал, что обеспечивает семью, и это — самое главное. Но в последние месяцы он тоже почти перестал общаться с дедом, и если навещал мать, то в отсутствие отца или вообще отделывался звонками по телефону.

Ни родители, ни дед о причинах конфликта не распространялись, а Саше в принципе было все равно, из-за чего они дулись друг на друга. Деда она всегда любила не меньше, чем бабушку. По сути, она выросла у них на руках, а когда училась в школе, то жила в их семье неделями, потому что вечно занятые родители не особо утруждали себя ее воспитанием.

И поэтому кто лучше ее мог знать, что раньше все было по-другому. Из кухни веяло ароматами домашних пирогов и только что сваренного кофе, раз и навсегда запрещенного деду врачами, но кто их, этих чертовых эскулапов, слушал? А к Сашиному визиту бабушка частенько готовила кулинарный кошмар — мясо по-французски, блюдо, от которого истинный француз пришел бы в ужас.

— Вам велели диету соблюдать, — ворчала Саша. — Это ведь сплошной холестерин!

— Вот поэтому я сделала это блюдо не со свининой, а с куриной грудкой, — невозмутимо отвечала бабушка и подкладывала внучке аппетитный кусочек мяса с ладонь величиной. — Ешь, а то совсем отощала! Кожа да кости! Как ни верти, на кости натыкаешься! Чистый срам!

Саша себя тощей не считала, но иногда после бабушкиной отповеди шла к зеркалу, становилась в профиль и критически оглядывала в зеркале фигуру, не находя особых изъянов. Да, грудь маловата, и попа с кулачок, не то что у девчонок с работы, которые к тридцати годам наели такие першероны, что в дверные проемы входили боком. Но дед шутил, бывало, что диеты — происки империалистов. Хотят, подлюки, извести красивых российских женщин. Поэтому прочь кровожадные диеты! Да здравствуют пирожки и мясо по-французски!

Убедив себя в правильной расстановке жизненных приоритетов, Саша показывала зеркалу язык и, взъерошив короткие темные волосы, убегала по делам.

Бабушка таяла и старела на глазах, хотя и бодрилась, и делала вид, что все в порядке, но разносолов на кухне поубавилось. Теперь она варила жиденькие супчики да кашки и частенько, вернувшись из музея, где все еще консультировала и помогала с выставками, без сил падала на кровать. Дед ее усталости не понимал, что-то требовал, раздраженно покрикивал. А она будто боялась чего-то и прислушивалась к шаркавшим шагам в подъезде и прочим шумам за дверями: а ну, как притаились в подъезде враги?

Возможно, Саша преувеличивала, но ей казалось, что у стариков появились какие-то тайны, в которые они не спешили посвящать единственную внучку. Разговоры при ней умолкали, хотя сидела она частенько до упора, и тогда дед, краснея от злости, начинал орать на бабушку без повода, пыхтел, словно закипавший чайник, а та покорно терпела.